Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [76]
Фолькер Писперс отреагировал на это чертовски круто, а у меня просто вылетела следующая фраза:
«Извините, но людей забирают в дурдом за меньшее, чем за такие утверждения».
Согласен, эта фраза не была особенно умной, но у меня могло вырваться и что-нибудь похлеще. Потому что вставать в конфронтацию с твердолобыми верованиями я не вижу смысла – это дело личное. Но если религиозная вера принимает такие черты, что способна пугать легкоранимых людей, а детей в особенности, то во мне не может не возникнуть сопротивление. А если это запугивание и паникерство не основано ни на чем, кроме фантастических утверждений, религиозных мифов, которые за две тысячи лет почти не обновлялись и в свете сегодняшних знаний выглядят в высшей степени нелепо, то я уж не упущу ни одного повода для того, чтобы все это четко высказать.
И прежде всего перед миллионной аудиторией. И если меня спровоцируют. И прежде всего, если у религиозного взгляда на смерть есть некая альтернативная перспектива, которая не только правдоподобна, но и в эмоциональном плане в высшей степени удовлетворительна, которая красива и полна поэзии.
Ведь из-за всех миллиардов генетических комбинаций, которые могли возникнуть в результате слияния яйцеклетки наших матерей и сперматозоидов наших отцов, появились именно мы. И из всех миллиардов путей, которыми мы могли бы пойти, возник именно этот путь. Поэтому наша биография столь же уникальна, как и наша биология – и они вместе составляют нашу уникальную жизнь!
Мы состоим, как и все прочие живые существа, из частиц этой вселенной, а когда мы умрем, наше тело распадется на них снова еще скорее, чем оно уже начало это делать при нашей жизни.
О’кей, стать биокомпостом – это звучит поначалу не слишком поэтично – но кто знает, какими путями затем пойдут наши отдельные части! Возможности материи почти безграничны, если только она свободна. И, может быть, отдельная молекула мозга, которая разрабатывает этот текст, однажды взойдет в широту вселенной, станет звездной пылью и когда-нибудь, когда человечество давно уже вымрет и будет позабыто, станет частью новой планеты. А может – каким-нибудь бананом, кто знает.
И хотя после смерти жизнь нашей личности попросту невозможна, так как она (личность наша), вне сомнений, привязана к живым структурам, все же другие элементы нашей жизни на самом деле бессмертны: наши идеи, которые, подобно огню пожаров, способны воспламенять мозги других людей, наши слова и дела, которые люди будут помнить, поступки, которые мы совершали – или которых даже не совершали.
И пускай даже мне нелегко отделаться от мнения моего друга Михаэля Шмидта-Саломона, что когда-то забудется и само забвение, меня все же всякий раз, когда я гляжу на своих детей, ощущаю магию бессмертия.
Конечно, такая мысль приходит мне в голову не каждый день – да и не особенно много от нее пользы в будничном существовании, ведь порой в нем столько всякой раздражающей нервотрепки! – однако в конечном счете они, мои дети, – это мои мосты в бессмертие, хотя и сами они преходящи.
А испытываю ли я сам – как человек безбожно счастливый – страх перед смертью? Да, и еще какой! А боюсь ли я стать мертвым? Скажем так: то, что мир должен функционировать и без меня, представляется мне абсурдной идеей, но это основано скорее на моей личности, чем на реальности – и, к счастью, сам я своего отсутствия сознавать не буду.
Поэтому вопрос, когда именно начинается наша жизнь, может оказаться трудным даже для людей, которые предпочитают мыслить, а не молиться. И когда именно она кончается? Что ж, разумеется, и это – хотя и в меньшей степени – заслуживает обсуждения.
Тот факт, что она кончается, неоспорим, и славно, что это так. Бесконечная жизнь была бы некой «инфляцией», пусть даже она, согласно некоторым религиозным концепциям, – иная, нежели жизнь до смерти. И насколько часто людей утешала мысль о потустороннем? И как часто им объясняли, будто в надежде на это потустороннее они должны подчиняться временным посюсторонним владыкам?
Для нашего свободного ума это, конечно, не вариант. Принятие конечной и притом однократной жизни вначале может оказаться непростым делом, прежде всего для тех, кто был воспитан в других убеждениях. Принять это, быть может, особенно тяжело в конце жизни, ведь до этого мы можем судить о таких вещах с пока еще сравнительно безопасного расстояния. Но в награду за это безбожное счастье представляется мне приемлемым и правдоподобным мировоззрением – таким, которое соответствует добытым нами знаниям. Таким, которое делает вызов ожидающему некогда небытию и этим обязывает нас к большему уважению к этой жизни и к тому, чтобы наслаждаться ей в полной мере.
Но что если наша противница абортов и все время перебивающий меня бывший пастор все-таки правы? Или если правы те люди, которые преследуют нашу автобусную кампанию лозунгами типа: «А вдруг Он все-таки существует…»?
Лично я отказываюсь тратить данное мне в распоряжение краткое время земной жизни на то, чтобы отвечать на гипотетические вопросы. Ведь точно так же я мог бы изводить себя размышлениями о том, в какой жизни после этой нынешней я мог бы родиться снова. Или почему гарем с аппетитными барышнями, ожидающий набожных мусульманских мужчин и храбрых джихадистов, для меня был бы только адом.
