Без ума от Венсана - [5]

Отныне в своем ежедневнике я из суеверия добавляю рядом с его именем вопросительный знак.

Рядом с ним я смотрю порнокассеты с девочками, ласкаю его тело, засунув руку под одежду, его рука не позволяет мне прикоснуться к его члену, через полчаса он убирает руку, я тереблю его член, просунув руку в штаны, которые мне не удалось расстегнуть, я вижу сбоку от нас картинку, вызывающую у меня особое волнение, на экране появляется мальчик, лижущий то входящий, то выходящий из вагины член; Венсан рядом со мной засыпает.

Этим утром в постели Т. и К.[6] я дрочу, выдумывая вечный сценарий: у меня есть право лизать Венсана, - мы договорились об этом, - но мне нельзя у него сосать; каждый раз, когда я буду пытаться, несмотря на запрет, это делать, он имеет право бить меня до крови.

Так как однажды я провел праздничный вечер с ним (это было прошлое Рождество), каждый новый праздник для меня проходит в его присутствии.

Я совершенно случайно нашел, заглянув, хотя не должен был туда заглядывать, в коробку диска, который больше не слушаю, малюсенький блестящий солодкового цвета кусочек опиума, который сделал нас счастливыми два года назад, и который, я думал, Венсан у меня стянул. Новый ритуал позволяет мне получить доступ к его телу, пока он наливает в стакан воду, кладет туда лед и накрывает все алюминиевой фольгой с дырочкой, закрепляет резинкой, насыпает поверх кучку сигаретного пепла, чтобы лучше тлел потрескивающий шарик; но прежнее очарование улетучилось.

Еще один вечер с Венсаном, один из последних? Он дарит мне на день рождения маленькую деревянную расческу и медовое мыло, я случайно вытащил из помойки обертку, которую он оставил, не предупредив, что там записка, я читаю ее, таю, настолько она кажется мне ласковой; уходя, он забирает ее у меня и прячет в свой бумажник.

Теперь он хочет познакомить меня со своим братом, которого я еще не знаю; он говорит, что мы с тем похожи.

Он перечитал мою книгу «Путешествие с двумя детьми», он говорит, что она показала ему его уродливые черты.

Я храню воспоминание о вечере долгие и долгие часы, долгие дни, прежде чем рассказать о нем. Чаще всего он остается в памяти в виде какого-то образа: поздно ночью, сидя на своей постели, я держу Венсана на руках, он вытянулся, почти потеряв сознание, с закрытыми глазами, одна рука поддерживает его затылок, другая держит его под ляжками, из-за моих ласк его майка поднялась кверху почти до самой шеи, его трусы я не снимал; союз моих ладоней и его тела исчерпан, в этой тесной позе Пьеты я могу касаться его тела только краешком губ, когда прикладываю их то к его соску, то к его источенным герпесом губам, то к кончику его члена, оставшаяся на его груди слюна (героин + гашиш) заставляет его проснуться.

Он пришел на два часа позже. Я, жадно хватая его в охапку, кидаю его на постель; зажимаю ему голову локтем, вырываю ему волосы, с силой щиплю его нос, выворачиваю ему пальцы, давлю ему на глаза, просовываю руку под его одежду, чтобы ощутить жар его тела.

Когда я сотру его с карты, этого жалкого маленького придурка?

Он должен бояться противостоять мне: из страха снова стать придуманным мной персонажем.

Я жду того, кто смог бы разделить со мной жизнь в ближайшие пару лет и кто, вероятно, ее со мной не разделит.

Мой сон: мы целой ватагой заходим в дом, но отопление не работает, большинство собирается уматывать обратно, и Венсан, как ни в чем ни бывало, говорит: «Как-нибудь справимся», что я толкую, как «Лично я остаюсь с тобой». Вся моя ночь вертится вокруг этих сладких слов.

(Как я люблю Венсана: готов вскрыть себе грудь, чтобы положить сердце к его ногам.)

Он словно золотая рыбка, лучившаяся светом весь вечер, к концу дороги угасает, чтобы избежать моей ласки, я тянусь губами к черной дыре.

Столько разных личин, которые я хотел надеть на Венсана: личина шлюхи, личина ребенка, личина проходимца, личина садиста, личина первого встречного.

Я люблю Венсана, вот в чем проблема. А как же мое подлинное одиночество? Бернар[7] говорит мне, что невозможно заставить другого человека разделить тот пыл, который ты к нему питаешь.

Он берет меня с собой к своему дилеру, он сходил за деньгами к приятелю, я добавляю оставшуюся часть, мы поднимаемся на шестой этаж, тип перед телевизором поглощает гамбургер, который он заказал на дом, там же находится еще один парень, довольно красивый, худой, весь в черном, я видел, как он приехал на мотоцикле, пока ждал Венсана в машине; пол-одиннадцатого, дилер не может отыскать клочок белой бумаги, в который завернут порошок, он помнит, что показал его своему приятелю, но не знает, куда припрятал, он заглядывает под валяющиеся в беспорядке вещи, начинает нервничать, его приятель говорит, чтобы он успокоился, доел, посмотрел телевизор, подумал о чем-нибудь другом, и тогда он вспомнит, но он не вспоминает, он зовет Венсана в коридор, чтобы спросить, не доносчик ли я.

Венсан великолепный, элегантный, нежный, веселый: он называет меня «мой Гибер» и услаждает мой слух, целует меня. В конце вечера он меня бросает, отказывая в ласке, говорит, что Библия осуждает гомосексуалистов, добавляет, что каждый раз, когда я мог им попользоваться, это случалось только потому, что он был до смерти пьян.