Без поцелуя на прощание - [43]

– Лаура, серьезно, я не хочу это обсуждать, – огрызается Адам на удивление расстроенно. – Это… просто мне слишком тяжело.

Меня раздражает поведение Адама. Я могу обсуждать со своей лучшей подругой все, что захочу. Она не его собственность. Представляю, каким властным он станет, когда родится малыш. Я почти не удивлена, что Эйва так хочет сбежать в Нью-Йорк. Ей нужно личное пространство, быть может, даже больше, чем обычно.

Внезапно пазл в моей голове складывается.

– О боже! – с запинкой произношу я. – Так вот в чем была причина спора в домике? Ребенок?

– Спора? – повторяет Адам робким голосом.

– Я думала, причиной была помощь мне, – говорю я.

Мои щеки горят алым, и я в ужасе. Я абсолютно неверно истолковала ситуацию. Я смотрю на Эйву и какое-то время пытаюсь все это переварить. Она уходит от Адама?

– Не думаю, что побег в Нью-Йорк решит проблему, – говорю я. – Вдруг что-то случится?

– Вот именно, – с энтузиазмом поддакивает Адам. – Наконец-то ты дело говоришь.

– Я не стану слушать вас обоих. Я всего на третьем месяце. Что-то мне подсказывает, что нам не стоит беспокоиться о том, что я рожу на борту самолета.

Я улыбаюсь. Эйва решительно настроена спасти меня, и я знаю, что пожалею, если откажу ей в этой возможности.

– Ладно, но я не стану держать твои волосы, если тебя будет рвать всю дорогу через Атлантику, – шучу я.

Эйва улыбается мне в ответ, и несмотря ни на что, в этот недолгий миг я чувствую себя счастливой. Конечно, когда я понимаю, что улыбаюсь, меня немедленно сбивает с ног чувство вины, с силой возвращая к мрачному расположению духа, и я чувствую себя жалкой.

– Лоркан, – добавляет Адам, прорезая опустившуюся на нас тишину. – Вот какое имя мне нравится.

– Прошу прощения? – произношу я, слегка удивленная тем, что это имя кажется мне странным образом знакомым.

Уровень моей концентрации просто жалок. Я постоянно силюсь поспевать за своим буйным воображением, а окружающая меня реальность проскальзывает сквозь пальцы, оставаясь незамеченной.

– Адам, не надо, – говорит Эйва, грубо шлепая его рукой по груди. – Мы еще не решили, какое имя выберем. Мы даже не знаем, девочка это будет или мальчик.

– Лоркан. Тебе нравится? Лор-кан, – произносит Адам, и его глаза сужаются, глядя на меня как два глазированных миндальных орешка.

– Адам, не надо. Я же просила тебя перестать, – напоминает ему Эйва.

– Мне просто интересно узнать, что ты думаешь, Лаура. Ты же мать. Интересно, выбрала бы ты это имя сама?

Его лицо странно скривилось, а в каждом слове слышится чуть ли не излишне полная энтузиазма напористость. В этих простых словах косвенно отражается злоба. Но я пребываю в такой растерянности, что не могу разобрать, какая именно мерзость прячется за его посланием.

– Оно красивое, – произношу я, игнорируя всю эту чепуху, поднимаю свою почти пустую сумку и следую за Эйвой к стойке регистрации. Я нуждаюсь в кирпичной стене, о которую могла бы побиться своей измученной головой, но вместо этого мне придется довольствоваться подушкой во время трансатлантического перелета.

– Лаура. О боже, как вы? – улыбаясь, спрашивает девушка за стойкой регистрации и заглядывает в мой паспорт.

– Я в полном порядке, спасибо, Бернадетт, – отвечаю я, бросая взгляд на ее бейдж с именем. Я слишком измотана, чтобы еще и улыбаться.

– Как дела дома? – спрашивает она.

Но я не настолько измотана, чтобы не нахмуриться. Это еще, черт возьми, что за вопросы? Уже почти десять вечера, и я не ела весь день. Я не в настроении терпеть это дерьмо.

– Решили слетать в небольшой отпуск? – продолжает она. – Вы чертовски правы. Наверное, смена обстановки на несколько дней именно то, что вам сейчас нужно.

Я поворачиваюсь к Эйве. Она в недоумении смотрит на меня, ожидая, что я все объясню. Или представлю их друг другу. Должно быть, из-за странных вопросов Бернадетт Эйва решила, что мы знакомы.

Я пожимаю плечами.

Бернадетт наконец отказывается от своих планов вести себя дружелюбно и перестает болтать со мной, как ветреная школьница. Она профессионально задает стандартные вопросы, а затем взвешивает наши сумки и цепляет на них бирки.

– Спасибо, – бормочу я, у меня в горле сухо, как будто я съела крекер без масла.

Я улыбаюсь Эйве, следя за тем, как наши чемоданы катятся по конвейеру и исчезают из поля зрения. Трудно понять, испытываю я беспокойство или страх, но, к моему удивлению, у меня в животе бурлит намек на предвкушение.

– Всего вам хорошего, мы все волнуемся за вас! – произносит Бернадетт, предпринимая еще одну, последнюю, попытку добиться улыбки от моего каменного лица.

– Кто это – мы все? – тихонько шепчет Эйва.

Я качаю головой:

– Понятия не имею!

– Передайте Марку привет от меня, хорошо? Я не видела его с тех пор, как услышала о вашей ужасной потере. Если я могу хоть чем-то помочь, прошу, просто дайте мне знать. Весь район готов прийти вам на помощь, – добавляет Бернадетт. – Я несколько раз пыталась до вас дозвониться. Подумала, что мы могли бы выпить кофе, но Марк сказал, что вы не в настроении ни с кем общаться. Я вас полностью понимаю.

У меня пробегает холодок по всей спине. Кто эта женщина? Откуда она столько обо мне знает? Ей даже известно о моем выкидыше. О боже! Об этом никто не знал, кроме Эйвы. Если только Марк всем не рассказал. Но зачем ему обсуждать с кем-то такие личные вещи? О боже.