Без обезьяны - [6]

И предки людей никак не успели бы стать людьми, а сами себя уничтожили бы, если бы древнейший человеческий коллектив — первобытное стадо — не нашёл средства для обуздания животной злобы человеко-зверей.

Но при этом, конечно, не обошлось без жертв. По предположению одного из крупнейших советских антропологов, Якова Яковлевича Рогинского, необходимость «разрешить противоречие между возросшей вооружённостью мустьерских орд и пережитками дикости во взаимоотношениях членов в каждой орде или соседних орд между собою» ускорила эволюцию человека, появление человека современного типа. А какой ценой ускоряется эволюция, ты уже знаешь.

Коллектив выступал как представитель человеческого начала, он заставлял австралопитеков, потом питекантропов, потом неандертальцев, потом нас с вами вести себя так, чтобы коллектив не мог разрушиться. У известного американского писателя Джека Лондона есть серия рассказов о первобытных людях. И он часто подчёркивает в этих рассказах, как были первобытные люди разъединены, как физически сильный среди них мог всячески унижать слабого. Видимо, писатель тут был неправ. И тогда, конечно, лучше было быть сильным, чем слабым, но первобытный коллектив, стадо или племя, следил за тем, чтобы некие минимальные права людей, даже самых слабых, не нарушались.

Примеры этому удавалось наблюдать у первобытных племён, которые застал на нашей планете XIX век.

А люди, которые шли против племени, нарушали его обычаи, переступали его нормы, его неписаные законы, — эти люди погибали. Иногда их убивали, иногда же просто изгоняли — а человек ведь не может жить вне общества, — и это тоже означало гибель.

Те коллективы, которые не могли добиться соблюдения «правил общежития», разваливались и погибали. А в других с каждым поколением становилось меньше жестоких, бездумно вспыльчивых, кровожадных и злобно-сварливых людей.

Ведь эти качества тоже могут передаваться по наследству, они связаны со слабой работой так называемых тормозных систем мозга. Эти системы обеспечивают, в частности, умение держать себя в руках, сохранять внешнее спокойствие и трезво рассуждать в опасном положении. Приспособление к природе сменилось приспособлением к обществу. Но и тут можно было человеку изменяться только в соответствии с самыми общими законами этого общества — законами, действующими многие тысячи лет. К таким «частным» изменениям общества, как переход рабовладельческого строя в феодализм или феодализма в капитализм, человек просто не мог успеть приспособиться: слишком недолгий срок в истории человечества заняло классовое общество.

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ...

«Ротик, рожица кривая, ручки, ножки, огуречик — вот и вышел человечек...» Так поётся в детской песенке.

На протяжении эволюции у человека менялся не только мозг. От пят до темени, от пальцев ног до волос на голове — всё менялось в человеке. Прежде всего, конечно, ноги, — ведь именно они стали первым чисто человеческим органом. Ноги выпрямились, отставленный в сторону обезьяний большой палец на ноге подошёл к остальным пальцам и прижался к ним. У обезьяны стопа ноги подвижна и легко меняет форму. У человека это целое архитектурное сооружение с двумя сводами.

Человеческая нога обросла мышцами. (Собственно, новых мышц здесь не появилось, зато как усилились старые!) Рядом с нею обезьянья напоминает палку — нет мощных икр, куда меньше увеличивается толщина ноги кверху. Ещё бы! Это ноги позволили рукам освободиться, они вдвоём работают за четверых, — поневоле окрепнешь.

Для того чтобы ходить в выпрямленном положении, мало иметь пару сильных ног. Позвоночник должен ещё быть такой формы, чтобы выдерживать постоянную тряску и чтобы тело при каждом шаге не наклонялось вперёд, как это бывает у дрессированных обезьян.

Позвоночный столб отнюдь не прям, как полагалось бы по названию. Он изящно выгнут. Это не просто опора для тела, это ещё и пружина, готовая смягчать толчки и удары,

Во многих рассказах путешественников и бывалых людей можно прочитать истории о схватках людей с разъярёнными обезьянами. И если само собой понятно, что против гориллы ростом в два метра и весом в три центнера не устоит ни один богатырь, то гораздо удивительней, что небольшой орангутанг или шимпанзе ростом с десятилетнего ребёнка легко расправляется с крупным и явно очень сильным мужчиной.

Вот везут на пароходе в Японию добродушного орангутанга ростом метра в полтора, по прозвищу Тихон Матвеевич. И всё мечтает с ним побороться могучий матрос Храмцов.

«Какая сила такая? — перебил Храмцов. — Это лазить разве? Так он же лёгкий сам. А если взяться на силу... Да я возьмусь с вашим Тихоном бороться, хотя бы по-русски, без приёмов, в обхват, — вот увидите.

Храмцов представил, как это он обхватывает Тихона... и так это вздулась, заходила его мускулатура, забегали живые бугры по плечам, по рукам, меж лопаток, что стало страшно за мохнатого, за пузатого Тихона Матвеевича с рыжей бородушкой».

И вот устроили показательную борьбу. Орангутанг долго не понимал, чего от него хотят. И тогда...

«Храмцов согнул большой палец и стал им жать обезьяну в хребет. Вдруг лицо Тихона изменилось — это произошло мгновенно: губы поднялись, выставились клыки и вспыхнули глаза. Сонное благодушие как сдуло, и зверь, настоящий лесной зверь, оскалился и взъярился. Храмцов мгновенно побелел, опустил руки. Они повисли, как мокрые тряпки, глаза вытаращились и закатились...»