Без названия - [12]

- Машину за нами уже выслали, - сказал Гасовский.

- Машину? - Костя встрепенулся, распрвил плечи. - Тогда другое дело.

- Вот так-то, мой юный друг, - усмехнулся Гасовский. - За нами уже машины посылают. Яков, а как твой кресник?

- Лежит...

Румын сверкал глазами.

Когда Гасовский подошел к нему, пленный разразился отборной бранью. Но Гасовский прикрикнул на него по-румынский, и тот, смирившись со своим положением, дал себя уложить на полуторку и повернуть лицом вниз.

До штаба полка было близко. Штаб помещался в чистой мазанке на краю села. Окна мазанки были занавешены солдатскими одеялами, на столе чадила керосиновая лампа. Видимо, там бодрствовали всю ночь и не заметили, что уже настало утро.

Из-за пестрой ситцевой занавески появился полковник и без интереса, скорее по необходимости, посмотрел на пленног. Что скажет этот губастый офицерик, который едва держится на ногах?

- Придется подождать переводчика.

- Разрешите мне... - Гасовский шагнул к столу.

- Вот как! Ну что ж, давай переводи... - согласился полковник. И уже отрывисто спросил: - Фамилия, звание...

Гасовский быстро перевел и, выслушав ответ пленног, отчеканил:

- Никулеску... Двадцать четыре года... Сублокотинент [младший лейтенант (рум.)]. Кавалер ордена "Румынская корона"...

Как только Гасовский произнес его имя и звание, пленный гордо вскинул небритый подбородок.

- Кавалер?.. - переспросил полковник и трахнул кулаком по столешнице. - Стоять смир-рна!..

Пленный вздрогнул и побледнел.

- Пусть рассказывает, - устало произнес полковник. - Все...

Лицо пленного потно залоснилось. Он заговорил быстро, торопливо. Гасовский едва поспевал переводить.

- Он говорит, что их полк участвует в боях с самого начала войны... Он говорит, что сюда они прибыли двадцать пятого. Перед выступлением на фронт полк был переукомплектован. Прибыло пополнение. Но он говорит, что восполнить потери, которые они понесли в районе Петерсталя, так и не удалось... Были уничтожены целые роты. Во втором батальоне осталось восемьдесят человек. Майор Маринеску застрелился. Он говорит, что у офицеров препаршив настроение. Они потеряли надежду, что Одесса будет ими когда-нибудь взята...

- А он у тебя болтливый, - сказал полковник. - Переведи ему, что если он собирается лгать...

Гасовский перевел.

- Божится, что говорит правду. Готов присягнуть... Спрашивает, что ему будет...

- В живых останется, можешь его обрадовать. Для него война уже кончилась. Кстати, кто там у них командует армией?

- Корпусной генерал-адъютант Якобич, - Гасовский перевел ответ пленного.

- Ладно, можешь его увести, - полковник устало махнул рукой.

Несколько ночей они ползали по передовой, засекая огневые точки противника, присматриваясь и прислушиваясь к тому, что творится во вражеских окопах. Нечаев, правда, ничего не понимал, ни единого слова, но Гасовский, державший ухо востро, радовался. Он слушал внимательно, впитывая в себя чужие слова, обрывки фраз... О чем говорят солдаты? Известно о чем. О доме, об урожае, о детях... А потом тихо ругают промеж себя какого-то сержант-мажора и шепотом, по минутно озираясь, поносят командира роты... А Гасовскому только это и надо.

Он подползал к румынским окопам совсем близко, и когда кто-нибудь говорил ему: "Смотри, доиграешься...", беспечно пожимал высокими плечами. Нечего учить его уму-разуму. Что, рисковано? Но на войне иначе нельзя. Кашевара, который передовой и не нюхал, и то, говорят, убило во время бомбежки. Так что дело не в этом. "Была бы тлько ночка, да ночка потемней", как поется в песне.

В одну из таких темных ночей, когда они, вдоволь наслушались чужих разговоров, уже собирались отползти от вразеских окопов, Гаусовскому попалась на глаза жухлая газета, в которую был завернут солдатский ботинок, Костя Арабаджи пнул его ногой, а Гасовский нагнулся и, вытряхнув из газеты ботинок, разгладил ее и спрятал, чтобы просмотреть на досуге. И надо же было случиться, чтобы именно в этой газете оказался датированный 19 августа декрет самого Антонеску об установлении румынской администрации на временно оккупированной территории между Днестром и Бугом.

Утром, развернув газету, Гаусовский прочел:

"Мы, генерал Ион Антонеску, верховный главнокомандующий армией, постановляем..."

Декрет состоял из восьми параграфов, которые должны были, очевидно, навечно закрепить на захваченных землях новый порядок.

- Чиновники, назначенные на работу в Транснистрию, - медленно перевел Гаусовский, - будут получать двойное жалованье в леях и жалованье в марках...

- Транснистрия? А что это за страна такая? - спросил Костя Арабаджи. - В первый раз слышу...

- Ты, мой юнный друг, стоишь на ней обеими ногоми, - сказал Гасовский. И повернулся к Нечаеву, вычерчивавшему кроки. - У тебя все готово?

- Почти.

Цветные овалы и полукружия густо лежали на толстой чертежной бумаге. Окопы, огневые точки, пулеметные гнезда... Нечаев приложил к бумаге линейку и провел карандашом жирную черту.

- А у тебя Нечай, получается... Художественная картинка, - сказал Гасовский и выпрямился. - Ребятки, я забыл предупредить. Наведите глянец. Батя просил, чтобы мы все явились. Приведи, говорит, своих чертей...