Без музыки - [84]

— Вы вроде замерзли, Глеб Кириллович?

— З-замерз, — не очень уверенно согласился Кропов.

— Ну что ж, тогда до завтра. А коммунистов мы соберем. Непременно соберем, иначе нельзя…

— Но ведь вы же сегодня слышали!

— Слышал, — Углов поддал ногой спичечный коробок. — Поэтому и соберем.

— Кто за? — Веки у Кропова вздрагивают. Глеб Кириллович волнуется. — Семнадцать… Кто против? — Рука становится вялой, но Кропов делает над собой усилие и поднимает ее. — Четыре. Таким образом…

Духов перебирает на столе листы бумаги. Это протокол собрания.

— Предлагается следующее партийное собрание посвятить вопросам приема в партию и среди прочих рассмотреть заявление Диогена Гречушкина.

Духов еще что-то говорит, но его уже не слушают. Люди подхватывают лишние стулья, выходят в коридор, чему-то громко смеются. Очень скоро они остаются одни.

— Ну что ж, могу вас поздравить, вы добились своего.

Только теперь Углов замечает, как дрожат руки Кропова. Впечатление было неприятным, Углов отвернулся. Инструктор райкома, знавший о всей истории лишь от четвертых лиц, на собрание опоздал. В разговоре инструктор участия не принимал. Сидел в стороне и большим платком старательно протирал толстые стекла очков. Кропов на собрании выступил трижды. Его слушали внимательно. Не перебивали. А когда стали голосовать, выяснилось, что люди думают иначе. По этой причине Кропов был крайне возбужден.

— Не понимаю вашего волнения, — Максим пожал плечами. — Если и следует кому-то расстраиваться, так это мне. Я уверен, что Гречушкина можно было принимать в партию сегодня. Этого не случилось. Вы сумели убедить людей.

— Нет, вы слышите! — взорвался Кропов. — Он еще издевается! Кто вам дал право? Я буду жаловаться.

Инструктор, к которому, судя по всему, относились последние слова, вздрогнул, поспешно убрал платок, надел очки и посмотрел на Кропова. Это было всего второе собрание в практике инструктора.

— А вас, — Кропов ткнул сухим пальцем в сторону инструктора, — я вообще отказываюсь понимать. Существует мнение райкома партии.

— Такого мнения не существует, — вмешался Углов.

— То есть как? А беседа с председателем партийной комиссии?

— Это мнение одного человека.

— Неважно. Такая точка зрения есть, и вы должны были ее отстаивать.

Тон, которым это было сказано, изрядно смутил инструктора. Он по привычке кивнул головой, как это делал всегда, если не очень понимал, о чем идет речь, но чувствовал, что от него ждут какой-то реакции. На этом злосчастном собрании он тоже кивал, никак не подозревая, что кто-то поймет его совершенно определенно и уж тем более этот крикливый, нервный человек, оказавшийся, на беду, еще и одним из руководителей журнала.

— Я не нуждаюсь в вашем молчаливом согласии, — заявил Кропов. — Вы обязаны были высказаться.

— Я не мог, — сказал вдруг инструктор. — Я не знаю сути дела.

Ему вряд ли следовало так говорить. Кропов, обессилев, рухнул на стул. Он очень отчетливо представил себе, как завтра этот отутюженный молодой человек появится на работе, мельком глянет на себя в зеркало, поправит модный галстук и, словно ничего не случилось, войдет в кабинет секретаря райкома товарища Луспекаева, где сделает обстоятельный и толковый доклад. И никто даже не заподозрит, что перед ними сидит человек, не знающий сути дела. Да и только ли это? Утром позвонил Шувалов. Странное совпадение: три последних разговора редактор ведет именно с ним. Всякий раз Углова не оказывается на месте. Нынче редактор был не в настроении, с присущей ему дотошностью интересовался материалами, и Глеб Кириллович все никак не решался вставить слово об истории с Гречушкиным. Шувалов, видимо почувствовав, что Кропов хочет еще что-то сказать, спросил:

«Больше новостей нет?»

«Есть», — сказал Глеб Кириллович и стал торопливо объяснять суть дела.

Редактор слушал внимательно, но где-то на середине обрезал своим простуженным басом:

«Ладно, мужики вы неглупые, разберетесь и без меня».

Глеб Кириллович пытался еще что-то объяснять, но редактор уже не был настроен обсуждать эту тему и все переводил в шутку.

«Ты только самого себя не бойся, — басил Шувалов, — а остальное приложится. Углов пусть мне позвонит».

Возражать главному Глеб Кириллович не умел. С сожалением посмотрел на телефонную трубку, в которой дергался нервный гудок, и, не слыша шарканья собственных подошв, вышел из приемной. И вот теперь это собрание. Просто не верится, столько неприятностей всего на один день жизни!

Они еще какое-то время посидели молча, не настроенные ни спорить, ни ругаться, ни вообще говорить о чем-либо.

Молчание становилось тягостным. Это в одинаковой мере почувствовали все сразу. Максим поднялся первым.

ГЛАВА III

В Комитете по печати Максим безрезультатно проторчал целый день. Дело оказалось непростым. Журнал переводили на новые машины. Нужных сортов бумаги не хватало. От непривычки разболелась голова. Сотрудников комитета в лицо он не знал. В каждом кабинете суть дела излагал сначала. Сотрудников было много. Он тут же забывал их имена, путал лица. Он так и переходил из кабинета в кабинет, где оставлял, словно несмытые следы, вторые, третьи, пятые экземпляры всевозможных бумаг.