Без музыки - [80]

— Не понимаю, почему мы должны вмешиваться? У вас есть партийная организация. И потом, этот, как его… — Луспекаев неопределенно подвигал пальцами, — в общем, ваш заместитель… Он ведь прав.

— Как знать! — Глеб Кириллович вытер горячую испарину. — Но методы… Они недопустимы. Углов не посчитал возможным посоветоваться даже с Шуваловым.

— Простите, но это ваше внутреннее дело.

— Шувалов болен, он меня убедительно просил передать вам свое возмущение.

— Товарищ Кропов, это райком партии. Вы видимо, чего-то недопонимаете.

— Напротив. Мы просим прислать комиссию.

— Комиссию?.. — Луспекаев поправил настольную лампу. Теперь свет падал на колени Кропова, задевал правое плечо и половину лица. — Комиссию?.. — еще раз переспросил Луспекаев. — Но зачем? Нам нечего проверять.

— Человек ставит под сомнение работу целого коллектива. «Пламя» — всесоюзный журнал.

— Мы не занимаемся рассмотрением тяжб, товарищ Кропов. Для этого существует суд. У вас есть какие-то доказательства, что Углов написал неправду?

— Нет, то есть я этим не занимался.

— Вот и прекрасно, займитесь. Если, конечно, дело стоит этого. И потом, есть же партийная организация. Углов — коммунист. Нелепо, не разобравшись в сути, апеллировать к нам.

За стеной послышался шум аплодисментов. Луспекаев виновато улыбнулся:

— Простите, мы провожаем старейшего сотрудника на пенсию. Мне надо идти. Рад был познакомиться с вами. У вас есть время, подумайте. И главное, не суетиться. Суета — привилегия неуверенных людей.

Неделю в редакции только и было разговоров, что о внезапной болезни главного. Уже никто не стеснялся говорить, что виноват во всем Углов и его дни в редакции сочтены.

Кропов не просто прочел отчет. Уже к вечеру подробности поездки в Пермь, мотивы, побудившие Максима написать «Историю с продолжением», его сомнения обсуждались в редакции с такой дотошностью, словно ехать в Пермь предстояло каждому по очереди и было важно не упустить самой мельчайшей подробности.

Максим старался не принимать слухов всерьез: когда-то же надоест людям. Хотя подспудно догадывался: кому-то слухи на руку.

Как-то вечером зашел Васюков. Выкурил сигарету, вздохнул:

— Старик, тебе надо объясниться с народом. Редакция, как улей, — все ждут заседания редколлегии. Откуда-то просочилось, будто главный перед болезнью заявил: «Ему придется доказать необходимость своего поступка в присутствии всех, иначе…»

— Что иначе?.. — Максим подошел очень близко к Васюкову. — Договаривай, что иначе?..

Васюков передернул плечами:

— Иначе кранты. Тебе придется уйти. Мы всегда находили общий язык, но сейчас я отказываюсь тебя понимать.

— Ты считаешь, было бы лучше, если бы нам съездил по морде кто-то со стороны?

— А нам и съездили со стороны.

— Редактор никогда бы не допустил моего выступления на страницах нашего журнала.

— Возможно, но он вправе был рассчитывать, что ты хотя бы посоветуешься с ним.

— Я выступил против Тищенко, за профессиональную честность. Я лишь единожды упомянул журнал.

— Почему же, дважды.

— Мне лучше знать, один раз.

— Ты просто забыл. Под статьей стоит подпись: «М. Углов, заместитель главного редактора журнала «Пламя». Как видишь, дважды.

Глеб Кириллович Кропов вот уже десять минут не может унять неприятную дрожь в руках. Он несколько раз принимался ходить по комнате, садился, пробовал писать. Безрезультатно.

Только что Кропову позвонили из партийной комиссии. Он долго не мог сообразить, в чем дело, пока хрипловатый бас не откашлялся и не сказал совершенно отчетливо:

— Вам не кажется странным, когда вопросы, связанные с приемом сотрудников журнала в партию, непонятным образом минуют секретаря организации?

Глеб Кириллович так испугался, что даже забыл спросить, с кем он разговаривает. А когда вспомнил, трубку уже повесили. Работа сразу разладилась. Кропов бессмысленно перебирал рукописи, пытаясь понять, о чем ему нужно думать. Снова задребезжал телефон — звонил Углов. Сказал, что он в райкоме и будет очень кстати, если Кропов туда подъедет. Второе сообщение выбило Кропова из колеи окончательно, он сник. И сейчас, торопливо натягивая плащ, никак не мог попасть в вихляющийся рукав.

Кропов не избирался секретарем партийной организации журнала. Собственно, организации, в общепринятом понимании, не было. В редакции значилась партийная группа. Глеб Кропов был заместителем партгрупорга.

Вообще Кропов придерживался правила — избегать всевозможных общественных поручений. Это не было следствием врожденной нерадивости или пассивности. Нет, Кропов тяготился ответственностью в любом ее проявлении, а равнозначно и в любых дозах. И хотя Глеб Кириллович избегал разговоров на подобные темы, но где-то в душе порицал само название своей должности: ответственный секретарь журнала. Будь его воля… Впрочем, эту мысль лучше не развивать.

Беспрестанные напоминания редактора, что ответственный секретарь один, а заместителей редактора много, ожидаемого оптимизма не вызывали. Глеб Кириллович серел лицом и, казалось, физически ощущал груз ответственности, отчего и без того сутулая фигура его становилась еще согбеннее.

Он готов был помогать, участвовать, быть соавтором, но… Если бы Кропов знал, если бы он мог предвидеть отъезд Гены Флатова в экспедицию, а Глеб Кириллович был соавтором идеи — шутка ли, вместе с испытателем новых машин пройти всю Сибирь насквозь!.. Правда, существует одно обстоятельство — для участия в экспедиции Кропов предлагал свою кандидатуру. Воспротивился редактор — все тот же навязчивый довод: ответственный секретарь один, а редакторов отделов… Как говорится, не легла карта. А ведь могла лечь! Уехать бы месяца на три-четыре и ни за что, абсолютно ни за что не отвечать!.. Эх, благодать-то какая!