Без музыки - [69]

«Акимыч, твово квартиранта к телефону просют».

Он даже одеться забыл. Как был в майке, так и побежал в темноту, еле поспевая за сторожихой.

Слышимость оказалась скверной. Максим с трудом разбирал слова, хотя Гречушкин повторял их по нескольку раз. Позже, когда кончился разговор и Максим, ежась от ночной сырости, спешил назад, он стал думать:

«Статья о канале. Редактор ее читал, помнится, даже похвалил. Если неприятности у журнала, меня непременно разыскал бы Кропов Глеб не любит отвечать за чужие грехи. Но Глеб не звонил. Значит, неприятности касаются только меня. Интересно, какое отношение к моим неприятностям имеет Гречушкин? Идея статьи принадлежит мне, формально Диоген может быть спокоен. Сообщить сомнительную новость — в главке недовольны статьей? Слава богу, во имя этого она и писалась. Нет, здесь что-то не так. Он хочет меня предупредить… Ему необходимо подтвердить свою порядочность. Значит, есть основания в ней сомневаться? Ах, все это суета. Главное, я спокоен».

…В конце салона вспыхнуло световое табло. Максим вытянул занемевшие от неудобного положения ноги, посмотрел на часы. Они прилетают в шесть вечера, его встретит Коля, конечно, если успели предупредить. Пока получат вещи, пока доберутся, будет начало седьмого. В редакции вряд ли кого застанешь. Но он все равно поедет — привычка. Нужна отправная точка — точка отсчета, с нее все начинается.

Открылась дверь салона, и стюардесса сказала:

— Минуту внимания! Просьба застегнуть ремни и не курить. Наш самолет пошел на посадку.

С прибытием вас, Максим Семенович. Еще каких-то тридцать минут, и вы окажетесь в другом измерении. Можно себе представить, что скажет старик, когда узнает результаты.

Журнал обманул читателя?

Грузное тело редактора нелепо дернется, он рассеянно сбросит очки, вынет платок и будет долго и сосредоточенно протирать стекла.

«То есть как обманул?» — чуть заикаясь, переспросит редактор.

Максим разведет руками.

«Конечно, мы сделали это неумышленно, но…»

«Какая разница, умышленно, неумышленно!» — отмахнется Василий Константинович.

«Вот именно, важны факты. А они существуют, и в объеме, достаточном для обоснования нашего позора».

Редактор презрительно фыркнет:

«Позора!.. Я вижу, вас не надо просить быть откровенным».

«Не надо», — согласится Максим.

…Все поднялись со своих мест, они прилетели.

Он не ошибся, его встречает именно Коля.

Уже вечер, но машина еще хранит тепло жаркого дня.

— Поехали, — бросает Максим рассеянно. И они едут. Вот-вот стемнеет. Стоп-сигналы впереди идущих машин похожи на праздничную иллюминацию. Выхватывая упругий ком воздуха, с тяжелой одышкой проносятся «Икарусы», испуганными стрекозами выскакивают из темноты мотоциклисты, стреляют кашлеподобной очередью и уносятся прочь. Желтый зонт света качается над городом, и ветер раскачивает его еще сильнее.

Его поездка не может закончиться просто так. Интересно, знает ли о ней Тищенко? Скорее всего, да. А впрочем, не знает сейчас — узнает позже. Какая разница! Опровержение в собственном журнале равносильно самоубийству. «Причуды и домыслы Федора Улыбина» заявлены как лучший материал года. Что же делать? Заставить Тищенко выступить еще с одной публикацией, развенчать Дягилева? Не согласится. Улыбин требует полного оправдания, полного. Выступить самому? Против кого и где? Ну, где выступить, это вряд ли проблема. А вот против кого? Вопрос, достойный не только внимания, но и изучения. Разумеется, против Тищенко, а значит, против Чередова, равнозначно против газеты. Не лишним будет вспомнить, кто тебя поставил на ноги. Кому ты намерен бросить вызов? От великого до смешного один шаг. Сегодня ты заместитель главного редактора, нечто вроде молодого дарования. Не слишком много, но и не так мало для твоих тридцати с небольшим лет. А кто ты завтра? Человек, раздавленный тщеславием, игрушечный Дон-Кихот? Жечь мосты — удел тех, кто не намерен возвращаться назад. Твоя командировка — просвет в этом круге взаимозависимых субъективностей. Ты искал суть, проклиная собственную непросвещенность, так и не поняв до конца, что именно ей ты обязан своим бескорыстием. Ты убежден в правоте своей, прекрасно, но торжество ее придется отложить до завтра. Когда-то следует понять: исключить собственный мир невозможно. Там, за его пределами, ты был человеком иного мира. Люди двигались вокруг тебя, спорили с тобой, возражали тебе, но при всем том они были помимо, да-да, помимо тебя. Максим Углов оставался независимым. Ты уехал, и нити, связывающие вас, растворились в пространстве. Ты вернулся в свой собственный мир, где твоя зависимость от самого себя очевидна. Этот мир, по улицам которого ты лихо катишь в удобной машине, не просто мир иной. Все гораздо сложнее. Ты один из героев его. Пройдет немного времени, и Шувалов тоном человека, привыкшего прощать, скажет тебе: «Дорогой мой, вы привезли ключ, которым невозможно открыть ни одной двери. Постарайтесь спрятать его, иначе нас будут подозревать во всех совершенных и несовершенных взломах и кражах. Никому не объяснишь, что вы носите пистолет только для того, чтобы колоть им грецкие орехи».