Без музыки - [70]

— Стой!

Машину резко вывернуло влево, было слышно, как юзом протащило задние колеса, они грубо ткнулись в обочину тротуара.

— Забыли что-нибудь?

— Нет, ничего. Просто маленькая корректировка траектории нашего полета. Мы едем в редакцию газеты, Коля. Ты меня понял? Мы едем к Чередову.

Максим посмотрел на радужные круги фонарей и громко засмеялся: «Главное, я спокоен».

Чередов долго потирал переносицу, стараясь вспомнить, когда они виделись последний раз. Затем поднялся, прихрамывая, обошел стол, уверенно пожал руку. Здесь все было по-старому: занавешенные окна, приглушенный свет, стол, вечно заваленный бумагами, чеканный герб города Ярославля (почему именно Ярославля, никто не знал, редактор был родом из Смоленска), кусок антрацита с полированными гранями — подарок шахтеров Кузбасса, пара удобных кресел, сидеть в которых было чрезвычайно уютно, отчего собственное мнение казалось уже не столь убедительным и столь собственным, газетные полосы на стене, и даже редакторская привычка пить воду со льдом осталась неизменной.

— Не забываешь нас. Это хорошо, — сказал Чередов и отпил глоток воды. — Альма-матер грех забывать. Ну, как там жизнь в стороне российской? Слышал, в командировку ездил?

— Было, — согласно кивнул Максим. «Все знает. Тем лучше. Игра в кошки-мышки отменяется».

Чередов откинулся на спинку кресла и стал внимательно разглядывать Максима: «Зачем он пришел? Еще утром его не было на работе. Видимо, только что с самолета. И сразу ко мне, странно».

— Вы так меня разглядываете, будто сомневаетесь, я ли это на самом деле?

— Сомневаюсь? Нет, завидую. Ты вот и ездить успеваешь, и писать успеваешь, а я полгода выбраться в Ростов не могу.

— Иная работа, иные заботы. — Максим развел руками. — Жизнь…

— Вот именно — жизнь. Удачно съездил? — в его голосе слышится участие.

— Кто его знает! Можно рассудить по-разному. Да вы и сами догадываетесь.

— Вот как? — Чередов снова налил себе воды, лед мелодично позвякивает в стакане. Чередов что-то поискал глазами, встал, затем открыл шкаф, аккуратно отрезал три ломтика лимона, положил их перед собой на блюдце.

«Интересно, почему он считает, что я должен догадываться? У меня с утра болит голова. Скверная примета. Видимо, он что-то раскопал. Сумасшедшая работа, каждый день неприятности».

Чередов ловко налил воды еще в один стакан, бросил туда лимон.

— Это что-то новое. Раньше ты был меньше расположен к абстрактной философии. Угощайся! — Чередов кивнул на стакан. — Отличный напиток.

«Выжидает, хочет, чтобы я рассказал ему все. Логично. В его положении это просто необходимо. Даже самая «объективная информация» Тищенко устарела ровно на полгода».

И Максим рассказал. Неторопливо, со всей дотошностью, на которую был способен.

Чередов сидел, не меняя позы, лишь изредка протягивал руку к стакану с водой, делая это скорее машинально, так как воды не пил, а просто поворачивал стакан. То, что он услышал сейчас, выглядело достаточно серьезным. Он попробовал восстановить в памяти свой разговор с Гречушкиным. Какие-то отрывочные фразы, жалобы: «не ценят», «не понимают», короче, паника. Да-да, именно паника. Сначала он решил ждать, но потом передумал. В любом деле Чередов ценил прочность, и он сделал первый ход.

Настойчивое желание Углова быть точным, не упустить какой-либо подробности раздражало Чередова.

«А он хваткий, — думал Чередов, рассматривая исподтишка чуть-чуть осунувшееся после поездки лицо Углова. — Не просто взял материал, а вцепился в него зубами».

Максим увлекся рассказом. Стемнело, и он едва различал в полумраке самого Чередова, его неопределенное покачивание головой. И, может, потому голос Чередова долетел до него как бы издалека:

— Ну-с, и как вы намерены поступить?

Подчеркнутое обращение на «вы» озадачило Максима. Все остальное время его уже не покидало ощущение, будто он говорит стоя.

— Если быть откровенным, я не знаю. Пришел за советом.

«Зачем я отпустил его? Из него мог бы получиться отменный газетчик. Я требовал уверенности, а он кого-то боялся или чего-то. Терпеть не могу пугливых. И вот я уступил. Уступил Шувалову. Неужели этот старый филин разглядел то, чего я не смог увидеть?»

Чередов откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди.

— А что, Улыбин — человек на самом деле бескорыстный или нет?

— Трудно сказать… Он обижен… А раз есть обида, значит чистого бескорыстия быть не может.

— Разумно, — согласился Чередов. Неожиданно резко встал, заложил руки за спину, зачем-то подошел к карте. Со спины он казался массивнее: крепкая шея, тяжелые плечи. Чередов думал, думал напряженно: «Углов растерян. Это очевидно. Ему нужен совет, и он найдет, с кем посоветоваться. Трудно предугадать его последующие шаги. По крайней мере, сейчас я могу направлять их. Надо быть законченным идиотом, чтобы пренебречь такой возможностью».

— Хорошо, будем говорить отвлеченно. Нас нет здесь, и это не вы собираетесь обрушиться на житейскую несправедливость и заклеймить ложь.

— Я ничего не хочу обличать, тем более клеймить. Я желаю восстановить истину. Обыденный человеческий поступок.

— Похвально. Итак, «некто» настроен действовать, — сказал Чередов не оборачиваясь.