Без музыки - [161]
Могла не приехать она. Если быть честным, меня коробила ее забывчивость. Однако моего возмущения хватало ненадолго.
Она никогда не признавалась, что забыла. Всегда находилась причина: отец, бывший муж.
Я и сам грешил необязательностью. И мне было удобнее думать — она забывает тоже. Мой день рождения не двадцать четвертого, а двадцать седьмого июля.
— Господи, — вздыхала она, — живу прошлым, прости. Это у моего бывшего мужа. Кругом четные числа.
Бывший муж! Меня не трогает это упоминание, не раздражает. Я не связываю своего поведения по отношению к Вере с присутствием или отсутствием этого человека в ее жизни.
С точки зрения мужского самолюбия, возможно, было бы даже значительнее, драматичнее, уйди Вера от него ко мне. Не ушла. Разрыв произошел много раньше. Затем появился я. В сложившихся обстоятельствах была некая гарантия моей порядочности, равно как и независимости: я не разрушал ничьей семьи.
Но были день и ночь. Были сочинены, произнесены вслух два слова: «Давай поженимся». Потом было еще много дней и среди них один — среда. Она ждала, я не приехал.
— Лучше бы ты забыл!
Вера так часто повторяет эту фразу, что я привыкаю к ней и в любом шевелении Вериных губ начинаю угадывать именно эти слова.
— Это было бы понятнее и, если хочешь, даже честнее, — говорит Вера и либо берет сигарету, неумело сжимает ее посередине, либо наливает в стакан воды. Ей кажется, этими движениями она поясняет, расшифровывает смысл своих слов.
— Отчего же честнее? — возражаю я.
— Честнее, — упрямо повторяет Вера. — Неважно, что там случилось на самом деле и какие причины задержали тебя. Ты забыл — простейшая из всех существующих правд. Почему? Потому что я знаю, ты можешь забыть, а значит, поверила бы. Ты не понял главного. Твой поступок, даже окруженный ореолом твоих объяснений, поступок осознанный. Ты поступил так, потому что посчитал: так поступить можно. Что тебе помешало приехать? Твоя репутация, страх, соображения выгодности? Теперь это не имеет никакого значения. Суть в другом — каждое из этих соображений оказалось для тебя первостепеннее наших с тобой отношений. Тебе казалось, что, поступи ты иначе, тогда непременно разрушится уже созданное тобой. И поэтому ты сделал выбор: пожертвовал несозданным, потому что несозданное разрушить нельзя. Но ты ошибся. Лучше бы ты забыл.
Я часто думал над этими ее словами. Мне представлялись они истерикой, капризом. Я полагал, что Вере не следовало их говорить. Она могла думать так, но говорить подобных слов не следовало.
Ложь начинается не тогда, когда она высказана, а когда однажды кем-либо защищено право на ложь. Не существует вопроса, что лучше: правда или ложь? Это понятия разного смыслового и нравственного рода. Ложь не может заменить правды. Ложь может заменить только ложь.
Она выслушала меня очень сосредоточенно. Долго молчала, а ее ответ ей дался не сразу:
— Я не хотела лжи. Я хотела, чтобы ложь, предложенная мной, была правдой.
В своих отношениях мы как бы вернулись назад за черту тех внезапных слов «давай поженимся». Разрыв нас не устраивал обоих. Но и неспешное повторение пройденного, не сулившее особых открытий, нас тоже не устраивало. Мы растерялись. Мы не знали, как лучше распорядиться нашей размолвкой. Сказать, что ее нет, — значит в понимании Веры, пренебречь теми уроками, которые должен извлечь я из этой размолвки. Сказать, что она есть, — значит оставить за размолвкой право на некое долгожительство и предложить нам обоим иную формулу отношений, замешанных на моложавом бодрячестве, будто в твоем распоряжении целая вечность.
Устать в этой жизни можно от всего: от удачи, если она нескончаема; от любви, если она легко доступна; от боли, если она постоянная; от ссоры, если она не приближает вас к правде, а лишь добавляет разрушений и разрушений.
Я не стерпел и сказал ей об этом.
У нее не появилось даже желания защититься.
«Возможно, мы не искушены в ссорах, — подумал я, — мы рано начали уставать».
Однажды шли мимо загса и, не сговариваясь, свернули туда. А когда вышли, долго и с недоверием разглядывали друг друга. Желали убедиться в достоверности самих себя. И уходили от загса нерешительно и опять же оглядываясь не назад, не в конец улицы, где белел отремонтированный особняк, а чуть вбок, друг на друга, очень хотелось скрыть свое опасение, свое любопытство, свою радость удавшейся хитрости и думать про себя: «Это она, она сделала первый шаг». Так вот и шли, не заговаривая друг с другом, а в голове стучало: «Значит, осенью», «Значит, осенью». Без уточнения месяца, числа. А так вот объемно — осенью. Намек, отдушина для поступка. Еще можно перерешить.
Прошли одну улицу, следующую. Все, дальше идти некуда — ее дом. Запрокинув голову, смотрю на светящиеся окна ее квартиры. Понимаю, надо что-то сказать и уместить в эти слова наше настроение, наше отношение к тому, что случилось часом раньше. И чтоб была в тех словах и радость, и испуг, и удивление. Очень необычными должны быть эти слова. Таинственные окна, я смотрю на них с неприязнью. Я еще ни разу не был там, по ту сторону этих окон. Нет, не созревают в моем сознании необычные слова. Смотрю на окна и говорю с грустью:
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.
В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые — журн. «Новый мир», 1926, № 4, под названием «Московские ночи», с подзаголовком «Ночь первая». Видимо, «Московские ночи» задумывались как цикл рассказов, написанных от лица московского жителя Савельева. В «Обращении к читателю» сообщалось от его имени, что он собирается писать книгу об «осколках быта, врезавшихся в мое угрюмое сердце». Рассказ получил название «Сожитель» при включении в сб. «Древний путь» (М., «Круг», 1927), одновременно было снято «Обращение к читателю» и произведены небольшие исправления.
Впервые — журн. «Новый мир», 1928, № 11. При жизни писателя включался в изд.: Недра, 11, и Гослитиздат. 1934–1936, 3. Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!