«Без меня баталии не давать» - [6]
— Упаси Боже. Она там с Софьей стакнётся, этакое гнездо образуется под самым боком. В Суздаль везите, там постригайте.
— Хорошо, постараемся.
— Постарайтесь для Бога.
— А силой нельзя?
— Не хотелось бы, какая-никакая, а царица. Патриарх ещё осерчает. Не хочу с ним ссориться из-за неё.
— А ты его попроси, она его-то, пожалуй, скорее послушает, чем нас, питухов[17].
— Попрошу, если найду час для встречи.
Пётр поднялся, собираясь уходить, Нарышкин предложил:
— Може, выпьешь, Петь, для поправки головы? А?
— Нет, дядя. Делу время, потехе час. А голову мне уж в застенке поправили. Вечером у Лефорта с Ивашкой Хмельницким встретимся. А сейчас мне надо обоз раскассировать, всю Ивановскую площадь в Кремле санями забили. Сегодня ж хотели выезжать. Забыл, что ли?
Именно на раскассировке обоза, приготовленного для отправки Великого посольства, нашёл царя посыльный из Немецкой слободы.
— Государь, мне велено сообщить тебе, что ныне помер корабельный мастер Муш.
— Клаус? — переспросил в изумлении Пётр.
— Он, государь.
— Ах, горе-то какое!
Посыльный видел, как печаль мгновенно изменила лицо царя. Даже вроде потемнело оно. Вскочив в первые же свободные сани, Пётр кивнул посыльному: садись. А возчику скомандовал:
— На Кукуй. Да живо.
Войдя в комнату, где лежал покойный Клаус Муш, царь, скинув шапку, прошёл к гробу, постоял, всматриваясь в лицо умершего, потом наклонился, поцеловал, и, когда выпрямился, присутствующие увидели слёзы в глазах царя.
— Спасибо, друг, — молвил Пётр. — Ты дал мне в руки великое мастерство, а я... я... — Голос царя пресёкся, он повернулся и поспешно вышел, видимо устыдясь собственной слабости.
На крыльце, отдышавшись от горечи, перехватившей горло, он увидел кузнеца Киста, выходившего из дома.
— Кист, ты ещё не уехал?
— Нет, государь. С расчётом затяжка.
— Я распоряжусь. Ныне ж рассчитают, всё до копейки выплатят, и подорожные велю сполна выдать. Почему раньше не сказал?
— Спасибо, Пётр Алексеевич. Мало у тебя забот.
— Скажи, Геррит, у Клауса кто там в Голландии остался?
— Только жена в Саардаме, вдова теперь.
— Передай ей искреннее моё соболезнование и получи для неё пятьсот гульденов. Отвезёшь. Я распоряжусь. Когда отъезжать собираешься?
— Не знаю. Вот как получу деньги, так и отъеду.
— Получишь сегодня, я сказал. А пристанешь к оказии купца Любса, с ним будет безопаснее, на дорогах разбои.
— Но согласится ли он?
— Я сам его попрошу.
Нет, не ушёл царь от гроба корабельного мастера Клауса Муша. Проводил до самой могилы, и там помогал спускать гроб на верёвках, и первый кинул горсть земли в гулкую крышку, молвив негромко:
— Прости, друг мой дорогой. Прости.
И все видели, как блестели слёзы на лице царя, и он не скрывал их, словно и не горе выжимало слёзы, а резкий февральский ветер, сёкший колючей снежной крупой пополам с мокрядью.
3
Приговор
Боярская дума собралась в Грановитой палате. Сидели бородачи по лавкам в своих горлатных шапках, слушали царя, читавшего опросные листы, принесённые из Преображенского приказа. Тихо было в палате, некие не то что шептаться, а и дышать громко боялись, дабы ни единого слова не пропустить царского.
Пётр разложил листы по нарастающей, вначале читал показания Пушкина и Соковнина, начинающиеся вроде бы не с такого великого греха — с недовольства отсылкой детей за границу. Эва, удивил. Да тут, в думе-то, наверно, поболе половины тем же недовольны, только что помалкивают. Не на дыбе, чай, на лавках сидят.
В январе ещё повелел царь отправить для учёбы за границу — в Италию, Голландию и Англию — 122 человека. Строго указав: «С Москвы ехать сим зимним временем, чтоб к последним числам февраля никто здесь не остался». Под страхом потери земли и имущества велено ехать на собственный кошт, и никто не может возвращаться без свидетельства об образовании. И из этих посылаемых 60 стольников, в числе их 23 княжеские фамилии. Причём каждому стольнику велено взять с собой солдата, везти на свои средства и тоже обучить тем же морским наукам. Когда ж сие было-то? Во многих семьях ревмя ревут, провожая отроков. Что отроков? Толстому вон за пятьдесят, а тоже гонят на учёбу, как мальчишку. Ужас. Как тут не посочувствовать Соковнину и Пушкину?
Но когда при чтении листов дошло дело до покушения на жизнь государеву, тут, конечно, запереглядывались бояре, закачали головами укоризненно. Как так? На помазанника руку подымать? Да об этом и помыслить грех величайший.
Конечно, нонешний царь — не подарок, чего уж там. Вот и сейчас взять. Вместо того чтобы на троне сидеть, он как простой подьячий стоит за столом и читает листы. Его ли это дело?
Но царь же! Надо терпеть, такого Бог послал. Но чтоб покушаться? Боже упаси и в мыслях держать.
А когда дошёл Пётр до показаний Цыклера, тут у многих от ужаса под горлатными шапками волосы зашевелились, а кое у кого в портках и мокро образовалось.
— «...Научал я государя убить, — читал Пётр, — за то, что называл он меня бунтовщиком и собеседником Ивана Милославского[18] и что меня он никогда в доме не посещал... Как буду на Дону у городового дела Таганрога и как отъедет царь за рубеж, то, оставя ту службу с донскими казаками, пойду к Москве для её разорения и буду делать то же, что и Стенька Разин...»
Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.
Роман Сергея Мосияша рассказывает о жизни Михаила Ярославича Тверского (1271-1318). В результате длительной междоусобной борьбы ему удалось занять великий престол, он первым из русских князей стал носить титул "Великий князь всея Руси". После того как великое владимирское княжение было передано в 1317 году ханом Узбеком московскому князю Юрию Даниловичу, Михаил Тверской был убит в ставке Узбека слугами князя Юрия.
Известный писатель-историк Сергей Павлович Мосияш в своем историческом романе «Святополк Окаянный» по-своему трактует образ главного героя, получившего прозвище «Окаянный» за свои многочисленные преступления. Увлекательно и достаточно убедительно писатель создает образ честного, но оклеветанного завистниками и летописцами князя. Это уже не жестокий преступник, а твердый правитель, защищающий киевский престол от посягательств властолюбивых соперников.
Новый роман Сергея Мосияша «Похищение престола» — яркое эпическое полотно, достоверно воссоздающее историческую обстановку и политическую атмосферу России в конце XVI — начале XVII вв. В центре повествования — личность молодого талантливого полководца князя М. В. Скопина-Шуйского (1586–1610), мечом отстоявшего единство и независимость Русской земли.
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.
В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.
Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.