«Без меня баталии не давать» - [49]

Прощальная аудиенция в Гааге была дана послам 14 ноября 1697 года, на ней, пожелав русским всяческих благ и успехов, депутаты преподнесли послам в подарок несколько золотых предметов. Как впоследствии оказалось, цена их точно соответствовала цене тех собольих «сорочек», что были вручены голландцам великими послами при первой аудиенции.

Этим как бы было сказано: мы с вами в расчёте. Ничего не скажешь, хорошие купцы в Голландии — честные и точные.

С 15 октября Великое посольство было официально снято со всех видов довольствия. Однако оно не бедствовало. Вернувшись в Амстердам, занялось закупкой оружия, да не сотнями или тысячами, а десятками тысяч ружей. Лефорт, как и прежде, задавал пышные балы и пиры (знай наших!), Пётр если и вылезал с верфи, то лишь для того, чтобы посетить госпиталь Рюйша и присутствовать, а порою и помогать при очередной операции профессора. Поскольку и здесь инкогнито царя было раскрыто, профессор Рюйш специально для него велел пробить дверь, через которую Пётр мог без помех, минуя зевак, проходить в госпиталь. И этой потайной двери предстояло в будущем стать главной достопримечательностью госпиталя: «Здесь проходил Пётр Великий».

Впоследствии Рюйш подарил своему самому добросовестному ученику Петру Михайлову набор зубоврачебных инструментов. И с этого дня бомбардир начинает зорко следить за здоровьем своих волонтёров и всего посольства, жаждая полечить любого занемогшего. Стоило кому-то лишь охнуть: «Болит зуб», как тут же перед ним возникал бомбардир со своими инструментами: «А ну-ка открой рот». И попробовал бы кто не открыть.

В конце октября король Вильгельм Оранский, собираясь отплыть в Англию к своему престолу, вновь пригласил к себе Петра Михайлова. Они встретились как старые знакомые и беседовали по-приятельски, словно и не существовало категоричного отказа Генеральных штатов хоть чем-то помочь России.

   — Как ваши успехи, мой друг, с постройкой корабля? — спросил Вильгельм.

   — Пока хорошо, ваше величество.

   — Почему «пока»?

   — Скоро спуск на воду. Спустим. И что?

   — Как что? Своими руками построили корабль. Это, скажу я вам...

   — Для меня этого мало, ваше величество.

   — Как? А что ж вы ещё хотите?

   — Мне бы хотелось не просто построить корабль, а научиться их конструировать. Чтоб, скажем, решив тридцатипушечный заложить, знал бы, как рассчитать его, начертить на бумаге.

   — Но для этого, мой друг, есть конструкторы.

   — Это, наверно, у вас в Англии есть, ваше величество. У меня, увы, нет. И я пока что просто плотник, не архитектор корабля.

   — Приезжайте в Англию, мой друг, и я постараюсь помочь вам.

   — Спасибо, ваше величество, но мне надо ещё здесь окончить дела. Тот же корабль, после спуска на нём ещё уйма работы. И потом меня ждёт Вена, Венеция.

   — Венеция? А она-то к чему вам?

   — Ну помимо того, что она наша союзница против врагов Христовых, там в совершенстве владеют постройкой галер. Я это должен обязательно увидеть, а если повезёт, то и самолично построить галеру. Построил же здесь фрегат.

   — Неужто галера лучше парусного корабля?

   — Она, может, и не лучше, но у неё есть достоинства, которых не имеет парусник.

   — Какие?

   — Она может двигаться и в штиль. Более того, как мне кажется, она более манёвренна в бою. Представьте себе, ваше величество, полный штиль, и тогда одна галера может справиться с десятком парусников. Она их перебьёт, как слепых котят.

   — Но извините, мой друг, — улыбнулся король столь ярко нарисованной картине. — На парусниках ведь пушки, как они позволят приблизиться галере?

   — А зачем ей подставляться под бортовой огонь? Она вполне может подойти с носа или кормы и, развернувшись, ударить со всех бортовых орудий.

   — О-о, мой друг, вы рассуждаете как истый адмирал, — сказал Вильгельм вполне искренний комплимент.

Но бомбардир не принял его.

   — Какой я адмирал, ваше величество. Я пока лишь палубный матрос, хотя капитан английского флота, некто Виллемсон, одно время готов был принять меня вахтенным офицером.

   — И что ж вас удержало?

   — Увы, престол. Как у нас говорится, не привязанный, а визжишь.

   — Как? Как вы сказали? — засмеялся король.

   — Не привязанный, а визжишь, — повторил Пётр. — А что?

   — Это почти точно о наших должностях, мой друг.

   — Я об этом и говорю. Иной раз жалею, что не родился в семье моряка. Честное слово. А вообще я завидую вашему величеству. Вокруг вашего королевства море. Это же счастье. А у меня? Белое море, так оно полгода непроходимо из-за льда. Кое-как пробился к Азовскому, так султан далее Керчи не пускает. У турок взять можно только силой, и силой морской. И я это сделаю обязательно и дослужусь до адмирала, ваше величество. Непременно дослужусь.

Столь страстные речи молодого бомбардира забавляли Вильгельма Оранского, человека, умудрённого опытом и долгой бурной жизнью, напоминали ему его молодость. И хотя он в своё время не так увлекался морем, но именно в сражениях на воде был более удачлив, чем на суше. И сейчас, глядя на Петра, на клокочущую в нём энергию, невольно начинал сочувствовать этим неуёмным мечтам. И даже задался мыслью сделать что-то приятное этому юноше.