Без дорог - [55]

О конечном результате окружающие догадываются по поведению вычислителей: если те по окончании глубоко и долго зевают, поднимают вверх руки, распрямляют спину, а под столом вытягивают во всю длину ноги и говорят лаконичное — «есть!» или «жрать!», значит, в работе грехов мало, и все они умещаются в пределах норм, установленных веками. Но если вычислители вместе с наступающими сумерками все ниже и ниже сгибаются над полевыми журналами, все сильнее стучат на счетах или ускоренно вертят ручку арифмометра, а на оброненное кем-нибудь «надо ужинать!» посылают всех к чертям, значит, прегрешения не допустимы и выше предельных, концы с концами и узлы с узлами не сходятся, все расползается и трещит по всем швам.

И вот тогда-то у молодых горе-геодезистов начинается внутренняя душевная борьба. Совесть твердит — «иди и снова прокладывай ход», а сатана уговаривает — не трать попусту время. Землю Эратосфен еще в третьем веке до нас мерил, а она так неизмеренной и осталась, наплюй на невязки, сбалансируй!» И слабовольные подчиняются сатане — в журнале появляется «жук». «Жук» большой или маленький, но сбалансированный, иначе говоря утопленный и невидимый для невооруженного глаза.

Если на территории работает одна бригада, тогда «жук» может кануть в вечность. Но если рядом прошла другая бригада, и ходы переплетаются в сложную сеть с витиеватым рисунком, а результаты получаются разные, тогда начинаются споры и взаимное недоверие. В таких случаях перелистываются в несчетный раз все журналы, а вычислители, особенно молодые студенты, становятся похожими на петухов. Ну а что касается вычислителей, принадлежащих к прекрасному полу, то тут мужчинам в спор лучше не вмешиваться…

В окруженный со всех сторон лесами центр Верхне-Москворецкого заповедника в конце августа съехались обе бригады. Нам осталась неизвестной картина финала, которая разыгралась в одной из комнат брошенного кирпичного дома без стекол и дверей на правом, высоком берегу реки Москвы. Говорят, там три дня подводились итоги двухнедельных блужданий с теодолитами и нивелирами по просекам и лесным дорогам, лугам и болотам заповедника. Раскинувшийся по обе стороны реки Москвы на площади в двадцать семь квадратных километров, он был исхожен студентами везде, где только можно было пролезть. Закончив все предварительные подсчеты и отложив в сторону журналы и аэрофотоснимки, члены бригад в ожидании начальства наслаждались тишиной и заслуженным отдыхом. Но бедное начальство в те поры выполняло самые разнообразные функции и, как всегда, с трудом укладывалось в жесткие сроки. Кроме общего руководства, оно выдавало зарплату, ездило за продуктами в Москву и появлялось в бригадах, когда его там совсем не ждали.

Так случилось и на этот раз. Начальство с продуктами и хлебом ждали вчера, но оно не приехало и сегодня. Бригадирами были демобилизованные младшие офицеры, остальные — девушки, поступившие в университет сразу после десятилетки. Всего восемь человек, в каждом отряде по четыре. Девушки называли бригадиров Валькой и Додкой, но подчинялись их мужскому превосходству.

Крепкой, спаянной дружбы между отрядами не было. Бригадиры часто между собой «цапались» по пустякам. Но внутри бригад выработался трудовой этикет, а по сравнению с ним все остальное казалось мелочным и отходило на второй план. Каждая бригада сама вела свое хозяйство, укладываясь в тот минимум денежных средств и продовольствия, которыми, она располагала на общих договорных началах. Бригадиры, вкусившие в той или иной мере военную жизнь, старались возможно разумней распоряжаться в трудных, хотя и мирных, условиях работы. Во всяком случае, обе бригады своевременно пришли к финалу и, судя по спокойному завершению работ, у них концы с концами и узлы с узлами вязались неплохо.

Но как нарочно начальство задерживалось, а продукты в Додкиной бригаде кончились. И вот не в силах больше выносить полуголодную диету и отсутствие папирос, Додка, не дождавшись начальства, уехал вместе с двумя девушками в Москву. Все материалы для просмотра начальству были оставлены самой младшей девушке Катюше. На питание и под свою опеку ее взял Валька. Работа по существу кончалась, а у него в бригаде остался запас «шрапнели», из которой мололи муку, а из нее пекли на соде лепешки. Молоко покупали на мельнице в соседней деревне. Там же удавалось доставать даже мед.

Начальство — Владимир Николаевич Кныш с двумя рюкзаками, набитыми до отказа хлебом и прочей снедью, «приперся пехом» только на следующий день вечером. Автомашина сломалась за двадцать семь километров от заповедника, застряв в непролазной грязи на большой дороге где-то между Красновидовом и Мышкином. Терять времени не хотелось и, привычный к ходьбе «батька Кныш» потащился с двумя рюкзаками проселками, от деревни к деревне. Он шел больше шести часов. Отдышавшись и осмотрев помещение, очень удивился известию, что работы окончены. Принесенное им продовольствие сразу оказалось на столе и заменило сваренную на молоке из шрапнели кашу и лепешки, которые успели всем надоесть. Пиршество и веселый смех продолжались до полуночи. А утром в соседней рабочей комнате, где было единственное с несколькими уцелевшими стеклами окно, Владимир Николаевич сел за приемку работы.