Без дорог - [36]

Когда до слуха собеседников доходили слова — «комплексная экспедиция», те невольно терялись, опускали глаза и задумывались. В чем был комплекс — толком никто не знал, но пущенные кем-то мудреные слова привились, жили и приобретали разный смысл.

Экспедицию называли комплексной в силу ее состава — геолог, геоморфологи, гидролог и картограф. У каждого было свое направление в работе, каждый по-своему подходил к изучению явлений природы, но каждый стремился изучать ее комплексно, т. е. всесторонне.

Между членами экспедиции установились простые отношения: начальство, несмотря на его более почтенный возраст, все называли Сережей, гидролога же во время работы Юрием Константиновичем, особенно тогда, когда он священнодействовал на промерах глубин, а с берегов его засекали Валя и Вера. В нерабочее время Юрия Константиновича все называли Юрочкой, а иногда даже Юраськой. Это внерабочее имя дала ему Валя.

Валя считала себя самым главным и ответственным участником промерных работ, которые без ее засечек были бы филькиной грамотой.

У гидролога была отдельная лодка. На ней делались срочные высадки и переброски на обнажения[104], а в свободное время она волочилась у кормы сбоку плота.

Лоцманы еще не встречали на Чуне такой необычайной компании и, покуривая, молча разглядывали своих пассажиров. А те, чувствуя риск предпринятого путешествия, смиренно смотрели на стариков, как на хозяев реки. От их заскорузлых и мозолистых рук и от опыта прожитой ими на Чуне жизни теперь зависел исход плавания. Наука тут была бессильна!

— А скажи, начальник, что ж у тебя в помощниках все девки или и парни есть?.. Не бывало того, чтобы девушки в Чунские пороги на проход ныряли! — спросил лоцман постарше.

На его загорелом, в глубоких морщинах лице, с большими мешками под глазами появилось строгое выражение. Серые с голубизной глаза смотрели из-под нависших бровей не мигая. В них был долгий прожитой путь, умудренный здравым смыслом и крепкой привязанностью к земному миру. На этот вопрошающий, пристальный и осуждающий взгляд ответить шуткой было невозможно.

Сережа, впрочем, как всегда, тихо хихикнул, — он не умел громко смеяться. Смутился и, покраснев, отвернулся.

— А я, кажется, все-таки мужчина! — весело ответил Юрий. Он приподнял накомарник и показал свое обросшее юным пушком лицо. — Вы, дед, не беспокойтесь! Мы люди бывалые, нам всяко бродяжить приходилось.

— Без нас они совсем пропали бы! Каши путной сварить не умеют! А уж если зашить что, так и совсем не могут, — внушительно заметила Валя и тоже откинула накомарник. — Ой! Девчонки, смотрите! На реке совсем нет мошки и комаров!

Это было неожиданным открытием. Накомарники с темной вуалью поднялись на железных обручах кверху и открыли тронутые загаром молодые девичьи лица.

— Вот так-то лучше! Теперь не спутаем. Мошка с комарами не глупые — они от травы и кустов далеко не полетят. Им земля нужна, — заметил второй лоцман. Он был ниже ростом и помоложе своего товарища, коренаст и сухощав.

Старший, махнув рукой, сокрушенно добавил:

— Не бабье дело по порогам плавать!.. И штаны тут не помогут!

— Видно мужиков в городах не хватать стало?! — отозвался напарник и, подморгнув девушкам, добавил: — Вы бы таган пристроили, да чайку наладили. Теперь на плоту я домовничать начнем. Куда торопиться? Не в порог. К порогу дай бог послезавтра в середине дня будем. Петляет река-то!

Плот действительно стал плавучим домом. От него по утрам уезжали на день обследовать долину и к нему, в условленное место, как к дому, возвращались из далеких и трудных походов по низовьям притоков. На нем домовничал очередной дежурный — готовил утренний завтрак и ужин, провожал и встречал товарищей. Чтобы днем не терять времени, обед заменили дневным перекусом в маршрутах.

На самом верху на мешках Юрий разложил ветхие старые карты, устроил на плоту наблюдательный пункт и, вооружившись восьмикратным биноклем, рассматривал берега. Он делал на картах пометки и вел в толстых тетрадях подробные записи. С берегов на плот привозились в пестрых мешочках образцы горных пород и аккуратно укладывались во вьючные ящики. Комплексный отряд старался вскрыть связь геологического строения долины с режимом реки и падением вод в порогах. А карта реки, как всякая карта, «зарождалась в поле».

* * *

К вечеру второго дня вдалеке показались высокие кручи обрывистых берегов. Пестрая, слоистая толща песчаников, то желтая, то розовая и почти красная, встала стеной. Стиснутая ими река, точно подпруженная плотиной, разлилась широко и казалась тихим спокойным озером. Плот почти не двигался по гладкой поверхности и его медленно относило к берегу. С низовья долетал глухой гул и рокот. До порога Тюменца было больше трех километров, а рев прорвавшихся вод уже разносился над гладью застывшей заводи и предупреждал о близости неукротимого зверя.

Оба лоцмана, приложив ладони ко лбу, старались разглядеть в мерцающей под отблесками солнца реке только им известные приметы прохода в пороге. Молча переглянувшись, старики перекрестились, поплевали на ладони и разошлись по козлам. Старик помоложе — он был послабее — стал подгребать веслом на носу, а старший дед возился с веслом на корме. Вскоре плот медленно выплыл на середину реки и его увлекло течением. Лоцманы прилагали все силы, чтобы выгрести плот на быстёр. Задыхаясь, суровый дед кликнул к себе на помощь Юрия, а Сережа встал к носовому веслу. В воде появились водовороты, и плот понесло быстрее. На берегу замелькали камни, кусты и деревья. Над водой стоял оглушительный рокот.