Без дорог - [32]
— Ну, пари, подвезло! Теперь надолго обеспечены мясом. Завтра с утра вытаскивать будем.
— Ты кого убил-то сохатого[87] или косолапого? — спросил Василий.
— Вари, ешь, да помалкивай! — уклонился от прямого ответа Емельяныч.
Техник был молод и, рассматривая куски свежего мяса, не мог определить убитого зверя. А раздумывать было некогда. Сегодня, хоть без хлеба, но можно было вдоволь поесть и уснуть сытым.
Разложив по мискам кондер, Василий принес котел с водой, наложил дополна мясом и подвесил на таган. Пока ели кондер и пили коричневый плитчатый чай, сварилось и мясо. Наконец пришло вознаграждение за вынужденную полуголодную диету. Остатки мяса поручалось сварить первому ночному дежурному — Александрычу. Чтобы он не уснул на вышке и чаще слезал к костру, ему разрешалось согреваться горячим бульоном.
— Хорошее мясо. Вкусное! Ну, и подвезло нам, — говорил он, полулежа доедая последний кусок.
— Да, силен зверюга попал! Только со второй пули на землю грохнулся, — ответил Емельяныч, подмаргивая Василию и потирая от удовольствия руки.
Не дожидаясь, пока дядя и племянник улягутся спать, техник принес из рассохи воды, заложил в котел новую порцию мяса и повесил его на таган.
Наступила глубокая ночная тишина. Становилось холодно. Изредка потрескивали головешки, глухо ударяло болото, нотья жарко тлела красными угольками, согревая спящих в палатке. Пробираясь на вышку, Александрыч почувствовал под ногами покрытую инеем траву, ичаги[88]промокли, набухли, стали тяжелыми и просторными. На востоке бледно-розовая дымка покрывала небосвод, и в ней, как в тумане, над приподнятым горизонтом повисла луна. Но пожара не было видно.
Так, то влезая на вышку, то кемаря у костра и попивая горячий бульон, Александрыч коротал первую половину ночного дежурства. Через шесть часов разбудил Емельяныча, улегся на его место и крепко заснул.
Его разбудил лай и ворчание собак. Вдали послышалось ржание, ему радостно ответила Рыжуха. Вскоре из рассохи на новых, сытых конях выехали Петр и Мишуха. Техник принял сумы с продовольствием, отдал пустые и стал читать долгожданную почту.
И только тогда, когда окончил чтение и огляделся кругом, он обратил внимание на необычное зрелище. У входа в палатку лежала огромная горбоносая с плоскими рогами голова сохатого. Неподвижный глаз отражал синеву неба. Из приоткрытого с оскаленными зубами рта на землю свисал язык. На жерди между двумя соснами просушивалась серая шкура лося, а рядом висела освежеванная и разрубленная на четыре части туша. Охота на лосей была запрещена, и отряд совершил преступление.
— Ой, пари, да у вас тут свежатины много! А мы свинины им привезли, — с этими словами Петр взял у Василия кусок вареного мяса, густо посолил его, откусил и прихлебнул из кружки бульона.
— Не утерпел я, согрешил. Теперь не только нас, всю экспедицию мясом обеспечить можно. Любой маршрут никому не будет страшен! Не преступлением это считается, а в силу необходимости — для экспедиции. Да и много после запрета развелось этого зверя — не вымрет!
Разбросанные по всему Приангарью отряды нуждались в еде. Доставлять продовольствие регулярно в глухую и бездорожную тайгу было трудно. Поэтому, большинство отрядов жило «на подножном корму». Действительно, теперь экономя крупу, люди могли вволю есть мясо и поделиться с другими отрядами, переправив его через пожарников.
После сытного обеда, проводив. Мишуху с мясом к начальству на Чуну, отряд распрощался с Петром, навьючил на бедную Рыжуху тугие, тяжелые сумы и двинулся в путь.
Долго шли не останавливаясь — то спускались в темные и глухие рассохи, то поднимались на плоские, с едва заметным уклоном хребтины междуречий притоков рек Чуны и Бирюсы.
Иногда из-под носа Бусого, тяжело хлопая крыльями, вылетали матерые глухари, иногда вдруг на собачьей шее начинала топорщиться шерсть — Бусый глухо рычал и нехотя расставался с медвежьим следом. Следы косолапых Переплетались со следами лося и дикого вепря. Они четко виднелись на влажном мху. Видно звери, как и люди, искали воду и прохладу в темной зеленомошной тайге[89]глубоких рассох.
Привычная для техника работа — маршрутная глазомерная съемка — не составляла труда. По компасу бралось направление, на планшете строился ход, в блокноте велась запись шагов и румбов. Счет шагов тройками, как такт в вальде, не мешал технику разговаривать и наблюдать природу. Примитивная съемка, когда она освоена, дело несложное и очень увлекательное. Разнообразие природы сокращает расстояния, и только тогда, когда устанут ноги и нестерпимо захочется есть и спать, ощущается пройденный за день путь.
Когда поднялись на хребтину, потянул ветерок, и в сухом воздухе запахло дымком. Солнце спустилось низко к горизонту, неожиданно закрылось багряной завесой и красным диском повисло над лесом. В далекой затененной долине уже упали вечерние сумерки и начал стелиться туман. Где-то в отдалении, справа, что-то гудело, иногда завывало и громыхало. Иногда шум напоминал гром о грозы и водопада. Все чаще Емельяныч поворачивал голову в ту сторону. Но за косогором и лесом ничего не было видно.
