Без дорог - [30]

Над долиной Щелкучего поднялся туман. Он обволок склоны, прикрыл теплое осеннее солнце и пока не растворился вместе с инеем в теплом воздухе, отряд не мог приступить к работе. Когда туман поредел, все увидели на берегу две свежие каменные россыпи… Галкин подал команду реечникам, и отряд двинулся в поход.

На ходу всем безудержно хотелось спать.

Пути отряда и Дяди расходились. Отряд спускался вниз по ручью, а Дядя шел в горы искать остатки древних дорог. Теперь все понимали причину беспокойства Дяди перед ночлегом и узнали, почему ручей назывался Щелкучим. Эта ночь осталась надолго в памяти всех.

С тех пор, прежде чем располагаться на ночлег, стали подыскивать для него безопасное место. Ведь спокойный отдых и глубокий сон по ночам — залог успеха в дневной работе исследователей…

ПОЖАР

Не всегда в зверя стрелять надо. Иной раз и человек со зверем одну думку думают — как живыми остаться. И тогда друг друга не трогают. А однажды медведь от пожара троих спас.

Лето 1932 года в Восточной Сибири выдалось необыкновенно сухое и жаркое. К сентябрю земля высохла, уплотнилась и растрескалась. Лиственные деревья, тронутые первыми заморозками, оделись в золотую с алым парчу. Пестрея теплыми красками, тайга уходила к далекому синему горизонту. Особенно пестры и ярки были наряды осин на старых гарях, от желтого и красного до темно-бордового и коричневого. Резко выделялись темно-зеленые с синеватым отливом кроны сосен, кедров и елей, прикрытые кое-где, как вуалью, бледно-желтой хвоей листвениц. Даже на днищах глубоких рассошин[77], где царят вечная сырость и полумрак, было сухо. Тайга могла вспыхнуть, как порох, от брошенной спички или небрежного обращения с костром.

Где-то далеко, в бору Шиткинского района Иркутской области, на правом берегу реки Чуны, за деревней Неванкой, вспыхнул пожар. Население окрестных деревень, мобилизованное на тушение горящей тайги, которая угрожала спелым хлебам, много дней топорами и лопатами безуспешно боролось с огнем. Людям становилось все трудней и трудней. Огонь, притушенный в одном месте, едко чадя и дымя, змейками пробирался по мху и валежнику и неожиданно вспыхивал голубым огоньком в сухой хвое. Тысячи искр подхватывались ветром и разносились в разные стороны. Неосторожно оставленный пал[78] вновь бушевал очагами пожара, то вспыхивал ярким пламенем, то дымовой завесой стелился по рассохам.

Дым и пламя с нескольких сторон охватили драгоценную вековую тайгу. Как Змей-Горыныч, пожар с ревом кидался вихрем по ветру, пожирая вековые сосны и кедры. Огромное пламя, гонимое сухим ураганом, перекинулось по верху на левый берег реки Чуны и стало валить боровую тайгу на десятки километров вдоль водораздела с рекой Бирюсой. Пожар уходил все дальше на северо-запад и заглох только в октябре под напором дождей и первых снегов где-то на междуречье рек Тасеевой и Ангары.

Огневой шквал оставил груды обгорелых деревьев.

Наваленные в переплете ветвей один на другой стволы, вывороченные веером корни, глубокие ямы и кучи валежника напоминали о страшной стихии огня.

Лишь изредка над кладбищем леса пронесутся перелетом птицы да в поисках червей, улиток и муравьев к окраине прибредет медведь. Через год-два жуки и гусеницы начинают точить древесину и неподвижная полегшая тайга оглашается торопливыми стуками дятлов. С ними возвращаются и первые мелкие насекомоядные птицы. Длинные в два обхвата стволы с годами превращаются в трухляки и гнилушки, удобряя своими останками землю для новых растений. Сначала появляются травы, затем кустарники, потом березняки и осинники. Они приходят на смену многовековой хвойной тайге, начиная новый цикл развития лесных формаций[79].

Недалеко от границ пожара, вдали от жилья, в глухих бездорожных местах, почти впроголодь— без хлеба, крупы и сахара, питаясь мясом убитых зверей и птиц, отряды таксаторов с запада на восток бороздили просеками тайгу.

Вдоль водоразделов и по речным долинам сновали отряды топографов, геологов и географов. Изучением рек, ископаемых, минерального сырья, флоры и фауны занимался огромный коллектив ученых, инженеров и техников Сложная проблема будущего «Ангарстроя» втянула в работу людей самых разных профессий и квалификаций Тогда впервые была широко поставлена и комплексно решена задача изучения природных ресурсов территории Приангарья.

Под вечер, на узкий тракт, соединяющий Богучаны с Шиткой и Тайшетом, вышел изнуренный зноем, мошкой и жаждой топографический отряд. Тяжелый маршрут вдоль водораздела притоков рек Чуны и Бирюсы в бездорожной хребтине[80] тянулся шестые сутки. Опытный, физически сильный и выносливый техник-топограф прибыл из Москвы. Он впервые работал в Прибайкалье. С ним были пожилой и закаленный в тайге проводник — охотник Афанасий Емельяныч Каверзин и его племянник Василий, оба из деревни Кондратьевой, самой большой в Шиткинском районе.

Впереди, вдоль обочины[81] тракта бежала, высунув язык, сибирская лайка. В поисках воды она часто подбегала к высохшим лужам, обнюхивала и лизала влажную корку и опять сворачивала на обочину.

Люди, загорелые и почерневшие от кровавых укусов мошки и грязи, откинув назад личины — сетки накомарников из конского волоса, поочередно, бережливо прикладывались сухими, вспухшими от жажды губами к единственной фляге с водой, чтобы увлажнить пересохшие рот и горло. От долгого хождения по кустам и валежнику кожаные брюки и тужурка на технике ободрались и посерели. Короткий, чуть выше колен зипун из домотканной материи на проводнике был изорван, клочья, свисая, прикрывали охотничий нож и патронташ на поясе. За спинами, дулом вниз, висели ружья. Серый холщовый планшет глазомерной съемки и блокнот путевых записей были измазаны кровью раздавленной мошки. На суконных брюках Василия пестрели разноцветные заплаты. Чтобы сохранить в тайге свою одежонку, он носил поверх ватника брезентовый плащ. Брезент лучше другой материи выдерживал долгую таежную жизнь и лишь едва заметно лохматился на полах.