Без дорог - [16]
Залитый водой, как сточная канава, зимник тянулся по просеке на юг, без изгибов и поворотов, прямой, как просека. Несмотря на воду, которая иногда доходила выше колен, под ногами был твердый грунт. Его не надо было отыскивать между кочками и грядами, не надо было делать прыжки и перебегать от сосенки к сосенке. Провальных топей и зыбей на этом пути не было, а мох за зиму и весну хорошо утоптали лошади с санями.
Десять километров были пройдены за три часа, и ходоки подошли наконец к одинокому бараку на берегу Самчарского озера. Скучные ровные берега в плоской котловине зарастающего мхами озера, подернутые серой завесой мелкого осеннего дождя, не радовали взор. Уныло и тихо было вокруг. Даже не верилось, что озеро богато карасями и щуками и что рыболовам зимой достается здесь большой улов.
Задержавшись ненадолго в бараке, чтобы взять очередную бароотметку, уверенно опознаться на снимке и сделать необходимые записи, проводник и техник, не мешкая, направились снова по «торной» тропе дальше на юг к реке Вое. Там против устья реки Совеги стояли бараки сплавщиков леса и можно было найти лодку.
В этой глуши, среди ломов и гарей, в самых истоках Вой, в начале тридцатых годов возникли три поселка переселенцев с юга. С большим трудом поселяне отвоевали у девственной природы клочки земли, пригодные для пашен и огородов. Под пашни расчищались старые лома и гари, древесина шла на дрова, а пни корчевались и сжигались на месте. Покосы и выгоны тянулись узкой цепочкой на несколько километров вниз к Войским ширям.
Неподалеку от ширей стоял второй барак лесорубов, такой же одинокий и пустой, как на Самчарском озере. Летом, скрываясь от ненастья, его часто навещали топографы и практиканты-студенты, оглашая Войскую глушь веселыми шутками и звонкими песнями.
Ходили рассказы о том, как сюда к единственной стоянке, где перекрещивались ходы нивелировок[50] и тахеометрии[51], в затяжное ненастье дождливого лета за двенадцать километров от поселка, бредя чуть не по пояс в воде, некий отважный юноша Павлик, с рыжей пушистой бородкой, притащил голодному отряду огромный туес со сливками, мятные пряники, две буханки черного хлеба, луку и свежие зеленые огурцы, сорванные прямо с грядки… Настроение «отсидчиков» поднялось, и он вывел их в непогоду к селению Снежная… К этому бараку и стремился теперь добраться Александрыч, чтобы там немного пообсохнуть. А оттуда оставался еще один день перехода через лома и гари к Воздвиженью.
Три километра пути от Самчарского озера до бараков сплавщиков у устья Совеги тянулись долго. Казалось, скучному ровному болоту нет ни конца ни края. К баракам подошли неожиданно и очутились на берегу Вой. Набухшая река с темной, как в болоте, водой, с едва врезанным в топкие берега руслом, будто прекратила свое течение и замерла в ожидании ледостава.
У барака лежали три опрокинутые вверх дном лодки. Выбрав самую маленькую, спустили ее на воду и мхом заткнули большие щели. Отталкиваясь шестами, путники поплыли к Войским ширям. Лодка двигалась напрямик, шурша о заросли водолюбивых растений и побуревшей осоки. Полные утиного царства летом Войские шири теперь были безжизненны. Только изредка, из-под самого носа лодки, всплеснув хвостом, уходила в сторону рыба. Андрей почти наугад направлял лодку к далекому лесу, надеясь снова найти русло и доплыть до барака лесорубов.
Описав по ширям большую дугу, удалось наконец найти Вою. Ее песчаные берега, поросшие прекрасным сосновым лесом, как-то вдруг полнились над ровной осокой, и лодка плавно вошла в неширокое русло. Как и в низовьях, вода была в реке темная и застойная.
— Вот они, места Войские, каковы!? Попадешь сюда и завоешь! И никто не откликнется. Потому и река Воей и шири Войскими называются. Весной тут озеро образуется, и вся трава под воду уходит, а летом покосы хорошие! — И, осмотревшись кругом, Андрей добавил: — А нынешним летом и тут вся трава не кошена.
Русло Вой часто поворачивало, петляло, а мелким излучинам и завалам не было конца. Приходилось то перелезать самим через толстые колодины, протаскивая лодку под ними, то перетаскивать ее через колодник, наполовину залитый водой. Вперед продвигались медленно, устали и вымокли.
У одного из таких завалов Андрей предложил оставить лодку и идти пешком по тропинке вдоль правого берега.
Еще засветло добрались до барака. Крепко срубленный из толстых сосновых бревен и покрытый драночной крышей, он стоял одиноко без стекол и без дверей, с полуразваленной русской печкой и накиданной на нары сухой осокой. Дождик захлестывал в окна и двери. Ветер гулял по комнатам. В бараке было сыро и холодно, хуже, чем на любом сеновале, но все же он укрывал от дождя.
На развалинах печки разожгли небольшой костер и на нем приготовили такой же, как накануне, стандартный ужин. Итак, кончился еще один день маршрута, а с ним и две трети пути. Впереди оставались лома и гари — день пути до Воздвиженского, а там — встреча с соседом топографом, маленькая передышка и обратный путь на лодке по Совете и Ихалице на Сухону.
С этим последним маршрутом кончался и летний сезон полевых работ. Предчувствуя скорый конец перехода, Александрыч и Андрей съели по целой и последней банке рыбных консервов, напились, как всегда, крепкого с медом чая, размачивая в нем ржаные каленые сухари и, прижавшись друг к другу спиной, заснули на нарах.
