Без четвертой стены - [100]

Она вручила конверт Красновидову.

Олег Борисович все это время зорко наблюдал за Ермолиной. Больше года прошло, как они вместе играли в «Любови Яровой»: она Любовь, он Кошкин. Незабываемые мгновения. Словно у горячей жаровни стоишь, будто прибавляется тебе творческого огня. И удивительная биологическая метаморфоза: Ермолина на сцене молодеет. Голос ее — в жизни глуховато-надтреснутый — звенит, как колокольчик, чарует своим обаянием; покоряющая женственность в движениях, в глазах, в ласковости красивых выразительных рук.

И вот она снова рядом. Еще не начала репетировать, а уже чувствуется, что жаровня распалена.

Красновидов вскрыл конверт и прочитал вслух:

«Многоуважаемый Олег Борисович. Рада Вам помочь, но боюсь, что к тому, о чем я поведала при нашей встрече, мало что смогу добавить, тем более в письменной форме. Приехать, к сожалению, не могу. Дела. Я повторяюсь, но скажу, что пьеса, в общем, написана с хорошей, с точки зрения самого материала, профессиональной осведомленностью. Меня, конечно, Вы нарисовали чересчур героической. Может быть, для сцены так и нужно, а на самом деле все было будничней. Рядовая работа. Опасная, трудная и, прямо скажу, не женская.

Затем для ознакомления сжато даю Вам такую справку. Наступление Красной Армии летом сорок третьего года подняло оккупированную часть населения на партизанскую войну. Наиболее значительная операция партизан именовалась «Рельсовая война». Дружина Бойкого занималась подрывными действиями на железных дорогах. Моя связь через линию фронта проходила с его помощью. Бойкий в моей конспиративной работе сыграл неоценимую роль. Жалко, что в Вашей пьесе он только упоминается, это очень колоритная фигура и по-настоящему героическая личность. Самым трудным тогда в городке, возле которого я Вас подобрала, было не вызвать никаких подозрений. Только в таком случае я могла рассчитывать на доверие. Как завоевывалось это доверие? Я должна была «честно» служить вермахту: выдавать им антигитлеровцев, вылавливать партизан и подпольщиков. Как это делала? «Выловленные», которых я в действительности укрывала, заносились в списки как уничтоженные.

Пленного раненого старшину С. мне приказали расстрелять самолично. Старшина С. был занесен в список уничтоженных. Я выходила его, уберегла от плена, переправила с помощью партизан через линию фронта. Кончилась война. И начались неприятности. Акция «расстрела», оказалось, лежит на мне пятном: свидетель жив. Это старшина С. Он случайно разыскал меня. По заметке в газете. И «разоблачил» перед детьми. Пришлось бывшему старшине раскрыть и секрет «расстрела», и каким образом он избежал плена, и как был переброшен в тыл к нашим.

И еще. Фамилию Флейшера обязательно измените, достоверность от этого не пострадает.

Вот, пожалуй, все, что могу сообщить.

Желаю успеха. В. Т.»

Письмо по целому ряду фактов проливало дополнительный свет на сюжет пьесы. Какие-то сцены нуждались в переделках.

— Виктор Иванович, — обратился Красновидов к Валдаеву, — изменить немедленно у себя в роли фамилию Флейшера… На Тышлера, и ну его к черту.

Ермолина сказала:

— Для меня очень ценная деталь: «рядовая работа, трудная и не женская». Такой и надо ее играть.

Красновидов подтвердил:

— А как же иначе? Героизм — результат. Результат играть нельзя, к нему надо прийти. Через поступки. Роль старшины С., а по пьесе Ивана Кумейко, надо переписать. Дорофею Лукьянову придется посидеть с Борисоглебским, подумать над этим образом.

Шинкарева и Ермолина жили не разлучаясь. Бывало, Ермолина зазывала Ксюшу домой, они садились друг против друга.

— Давай-ка, душка моя, вот что. Я возьму твою роль, а ты мою. Ведь мы с тобой одна и та же Искра, так?

Они менялись ролями, читали, слушали друг друга, находили единую интонацию, голосовую тесситуру, оговаривали биографию Искры, ее манеру ходить, причесываться, смотреть, брать и держать предметы, выискивали особенности характера, которые обе актрисы должны будут одинаково подчеркнуть. Так, в терпеливом, придирчивом поиске рождалась единая психологическая характеристика образа, их внешняя похожесть.

Зрел в роли Максима Кучерова Роман Изюмов. Красновидов относился к этому актеру с особым пристрастием. Излишняя требовательность порой явно бросалась в глаза, но Роман неукоснительно подчинялся. Безотказно, самоотрешенно работал. Ни тени обиды на придирки режиссера. Не оспаривал, не разглагольствовал. Проминал роль со всех сторон, придумывал этюды, разыгрывал их в разных вариантах. Осваивал ассоциативный метод. Красновидов частенько напоминал и всем исполнителям: идите на роль не налегке, а с мешком ассоциаций — скорей придете к цели.

Ермолина сразу приметила Романа Изюмова и выделила его среди остальных. Актриса старой школы, она считала внешность первейшим достоянием. «Гибель актеру, — высказывалась она иногда в кругу друзей, — если он с искрой божьей, а ноги короткие, плечи узкие, голова огурцом и рот на боку. Не находка, конечно, если и ростом — сажень, и кудри русые, и голос — мед, а за душой ничего, на уме девчонки, ресторан да пиджак в клетку. Этот Изюмов всем взял. Будет толк! А уж горяч! Облей водой — не остудится. Подфартило нам на Кучерова».