Бьется пульс Конго - [49]

На третьем и последнем «совещании» Чомбе наконец согласился, чтобы Катанга воссоединилась с Конго. Все ликовали. Наконец-то Конго вновь обрело свой денежный сундук! Вдруг Чомбе заявил, что его «парламент» отказался ратифицировать решение о воссоединении Катанги. Так независимость Катанги получила «законное» обоснование. Банкноты, отпечатанные в Женеве, были пущены в обращение.

Разгневанные этой игрой, американские финансовые круги потребовали немедленного принятия мер. 9 сентября 1962 года в Элизабетвиле состоялось третье сражение, названное битвой испанских рыцарей, так как войскам ООН, чтобы войти на улицах города в соприкосновение с противником, приходилось перерубать проволочные заграждения.

7 декабря 1962 года война за медь и кобальт подошла к концу. Войска ООН заняли Элизабетвиль. План У Тана был осуществлен: признание федеративного устройства Конго, полная автономия провинций, включение жандармов Чомбе, оставшихся безнаказанными, в Национальную армию Конго; «чужие» могли оставаться в стране лишь с разрешения правительства. Под «чужими» подразумевались, конечно, наемники'. Значит, теперь они получили официальное разрешение оставаться в стране, кроме тех, кто исчез в джунглях.

Центральное правительство назначило господина Илео генеральным комиссаром Катанги. Прежде всего он вместе с победоносными войсками ООН направился в государственный банк в Элизабетвиле. Однако наличность, включая даже мелочь — сто двадцать долларов, — исчезла вместе с Чомбе. Илео это не смутило. «Прежде всего мы заняли банк, — заявил он, — так как здесь находится экономический центр всего Конго».

Бывший социалист был прав. Доля Катанги в бюджете Конго в 1959 году составила три миллиарда франков.

Курс акций «Юньон миньер» упал с трех тысяч до тысячи трехсот. Чомбе вскоре появился в Мадриде, куда он удалился в «добровольное изгнание». Корреспондентам он, однако, заявил: «Наступит день, когда я вернусь как спаситель Конго». Истинный пророк!

Все же одному корреспонденту Чомбе охотно ответил на несколько щекотливых вопросов. Ответы эти, безусловно, следует сохранить для потомства. Чомбе признался вопреки прежним своим утверждениям, что видел Лумумбу, когда тот приземлился в Элизабетвиле. Он знал о предстоящем прибытии Лумумбы, так как под давлением Касавубу согласился его «принять».

— Лумумба в момент приземления самолета в Элизабетвиле был так изувечен, — сказал Чомбе, — что мог умереть в любую минуту. Он умер на рассвете 18 января 1961 года.

— Однако доктор Питерс засвидетельствовал его смерть, происшедшую 13 февраля. Если Лумумба умер 18 января, то свидетельство Питерса — фальшивка.

— Нам пришлось сочинить целый сценарий (подлинные слова самого Чомбе), чтобы версии о бегстве и смерти в джунглях звучали правдоподобно.

— Зачем? Ведь правда была бы вам только на пользу. По вашим словам, Лумумбу убили шесть враждебных ему людей из народа балуба, которые по приказу Леопольдвиля сопровождали его из Моанда в Элизабетвиль. Вы получили бы веские аргументы против противников, которых могли бы обвинить в убийстве Лумумбы.

— Если бы я тогда сказал правду, это развязало бы. гражданскую войну…

Вот что сообщил корреспондент из резиденции Чомбе в Мадриде. Это интервью, опубликованное в журнале «Жён Африк», правда, привлекло некоторое внимание, однако ничего не изменило в развитии событий, на которое Чомбе оказывал куда меньшее влияние, чем «Юньон миньер».

Когда Чомбе вернулся на родину как «спаситель Конго», он запретил распространение этого журнала в стране. Однако это не предотвратило гражданскую войну.

ДЖУНГЛИ В ОГНЕ

18 января 1964 года в Квилу было введено чрезвычайное положение. В Киквите на перекрестках улиц словно из-под земли выросли проволочные заграждения. После восемнадцати часов выходить на улицу разрешалось только тем, кто имел пропуск. На следующий день ко мне в отделение поступил человек, который шел в город купить лекарство для больной жены. Его привезли с простреленным бедром. Весть о первой жертве быстро распространилась в африканских районах города. На следующее утро в испуге пришел наш повар и сказал:

— Лучше я останусь дома.

— До восемнадцати часов еще очень далеко. К чему торопиться?

— Солдаты стреляют без разбора, скоро начнется матата, как три года назад.

— Ну, до этого дело не дойдет.

— Сейчас будет еще хуже, потому что здесь Жёнес.

— Жёнес? — Я притворился непонимающим. — Что это такое?

— Это молодежь, которая идет за Лумумбой, Гизенгой и Мулеле. Они делают революцию.

— Тогда тебе нечего бояться.

— Но солдаты против нас. Для них мы все помощники Мулеле[23].

Этой фразой наш повар метко охарактеризовал положение в Конго. Растущая оппозиция правительству Аду-лы, выражавшаяся и в политических кругах и в форме открытого восстания в джунглях, официально именовалась агентурой Москвы. Правительство каждый день все больше сползало к диктатуре.

Я вспомнил 1 апреля этого года. После полуночи мы вдруг услышали военную музыку и выглянули в окно. Музыканты городской полиции маршировали в свете луны по улицам и играли. Что случилось?

Из Леопольдвиля сообщили по радио, что Гизенга освобожден. Городские полицейские, сторонники Гизенги, выражали свою радость по этому поводу. Однако это оказалась страшная апрельская шутка. Вскоре войска «безопасности ради» разоружили городскую полицию. Отныне полицейским разрешалось носить только дубинки.