Бетховен - [11]

Всё это было бы очень неплохо для начинающего музыканта. Однако Моцарт являлся европейской знаменитостью и уже года три жил в Вене — а получить хорошее место и достойное жалованье ему никак не удавалось.

И однажды Моцарт в сердцах пожаловался Максу Францу на своё двусмысленное положение неприкаянного любимца.

«Подумайте только, ваше императорское высочество, — сказал он, когда Макс Франц похвалил его очередную импровизацию и передал тёплый привет от Иосифа, — сколько я мог бы сделать для моего императора! Разве фантазии за клавиром — всё, на что я способен? Ведь я в состоянии писать по три-четыре оперы в год, а уж о мелких пьесах вроде симфоний, квартетов и сонат даже говорить нечего — рука не поспевает за мыслями! И кому всё это нужно?.. Выходит, никому»…

Макс Франц на какое-то мгновение проникся сказанным и, движимый внезапным порывом, заметил: «Милый Моцарт, вы знаете, что мне предстоит стать курфюрстом Кёльнским. Конечно, на первых порах у меня там будет много разных дел. Но, как только я ознакомлюсь с состоянием местной капеллы, я подумаю над тем, чтобы пригласить вас на должность своего капельмейстера, если это вам подойдёт — Бонн, понимаете сами, не Вена, там нет ни великих виртуозов, ни светской жизни, к которой вы, похоже, уже привыкли»…

Моцарт просиял: «Ах, ваше императорское высочество, вы несказанно добры! Если б мне в своё время в Зальцбурге был предложен титул капельмейстера, то, как знать, уехал ли бы я оттуда! А всякую плохую капеллу можно усилить хорошими музыкантами, было бы желание! Вы не помните, часом, кто там теперь капельмейстер?.. Впрочем, кажется, я что-то про них недавно читал… Итальяшка Лукези, кажется, да?.. Ну, представляю себе, что он там наитальянничал»…

У Моцарта был острый зуб на конкурентов-итальянцев, поскольку он считал, что они отнимают у него хлеб и препятствуют развитию немецких талантов. Хотя, если говорить честно, он сам многому у «макаронников» научился.

Внезапно Моцарт слегка помрачнел: «Да, ваше императорское величество, это было бы чудесно, и, клянусь, я бы не обманул ваших надежд… Только не знаю, отпустит ли меня император. Вдруг у него на меня имеются виды, о коих я пока не догадываюсь?»…

* * *

Так оно было или не так, однако Макс Франц действительно сперва почти обещал Моцарту должность своего капельмейстера, а потом по каким-то причинам предпочёл не вспоминать об этой идее, которая, если бы она осуществилась, могла бы изменить историю музыки: Бетховен стал бы учеником Моцарта уже в 1784 или 1785 году. Но, коль скоро этого не случилось, ему пришлось в 1787 году добиваться оплачиваемого отпуска для поездки в Вену, предпринятой с той же самой целью.

Скорее всего, активным организатором этой поездки был Неефе. Он обладал общественным темпераментом и всячески продвигал своего ученика «в люди». Отправить же Бетховена в Вену на неопределённое время, сохранив за ним жалованье, без доброй воли князя было невозможно — значит, следовало убедить Макса Франца в том, что его благодеяние непременно окупится.

Разумеется, пускаться в дальний путь наобум, не имея рекомендательных писем, выглядело бы чистым безрассудством. И такие бумаги у Бетховена, несомненно, имелись. Естественно предположить, что как минимум одно из этих писем должно было быть адресовано Моцарту и что на этом письме, вероятно, красовалась подпись самого курфюрста-архиепископа Макса Франца. Скорее всего, дал письменную характеристику своему ученику и Неефе, отнюдь не чуждый тщеславия.

Бетховен прибыл в Вену 7 апреля 1787 года (это было точно выяснено впоследствии по архивным данным). К сожалению, почти никаких подробностей о той поездке до нас не дошло, кроме смутных преданий и недостоверных анекдотов.

Из одной популярной книжки в другую кочуют варианты известного сюжета: молодой Бетховен, вдохновенно откинув львиную голову, сидит за роялем (а то и за органом); рядом стоят ошеломлённый Моцарт, нарядно одетая дама (вероятно, Констанца) и целая компания других людей. Исторический момент: Моцарт пророчит Бетховену славное будущее. Изображений на эту тему существует несколько, но различаются они лишь деталями. Где-то Бетховен сидит за роялем, а где-то даже за органом. Все эти изображения были созданы в конце романтической эпохи, во второй половине XIX века, когда в культуре уже устоялся образ «мятежного» Бетховена и «ангелоподобного» Моцарта.

Трудно сказать, откуда взялся этот апокриф. Самый ранний письменный источник, которым мы располагаем, — биографическое приложение к одной из первых книг о Бетховене, изданной в 1832 году композитором и дирижёром Игнацем Ксавером фон Зейфридом (1776–1841).

«Бетховен был представлен Моцарту и по его просьбе сыграл что-то, удостоившись весьма прохладной похвалы, ибо тот счёл исполненное заранее выученной эффектной пьесой. Видя это, Бетховен попросил Моцарта дать ему тему для импровизации. Он всегда играл превосходно, когда был взволнован, и на сей раз присутствие глубоко почитаемого мастера его воспламенило. Он играл так, что Моцарт слушал его с возрастающим вниманием и интересом, а потом молча вышел в смежную комнату, где находились его друзья, и воодушевлённо сказал им: „Обратите на него внимание, этот малый когда-нибудь заставит свет говорить о себе!“».