«Бесы» вчера и сегодня - [42]

И. Н. Потапенко отмечает, что он после чтения письма Горького представил, будто автора этого письма поставили бы министром, и что в морозы вдруг начали бы по его распоряжению жечь книги Пушкина, Лермонтова, Гончарова, Достоевского, жечь труды писателей, «некогда осмелившихся думать иначе, чем М. Горький».

«Прискорбно, — печалится Ф. К. Сологуб, — что М. Горький присоединил своё имя к длинному списку запрещающих…

Следует утешать себя надеждою на то, что выступление М. Горького не соответствует настроениям русского общества».

С интересной подборкой мнений писателей «Горький и Художественный театр» выступила газета «День» (1913 год, № 265). Её автор — литературный критик и публицист А. Г. Горнфельд соглашается в основном с доводами Горького о ненадобности инсценировки «Бесов», но отрицает некоторые резкие высказывания этого писателя, говорит, что Достоевский велик… А великое в искусстве несёт самоисцеляющую силу. «Всё минется, — особенно политические и полемические наросты на могучем теле художественного творения, одна правда останется. Этой правды — не только правды познания, но и правды моральной — так много в „Бесах“, как и во всём Достоевском, что отрицание её может быть лишь свидетельством о печальной слепоте».

Автор приводит также мнения писателей Ф. К. Сологуба и Ф. Д. Батюшкова, которые, в принципе, согласны с правом М. Горького высказать своё мнение по поводу постановки «Бесов». Но они, как и многие другие литераторы, недовольны формой его протеста, недовольны тем, что он вместе с отрицанием постановки романа высказывается резко и обо всём творчестве Достоевского.

Фёдор Сологуб возмущён характеристикой Достоевского, как злого гения:

«Если б Горький выступил против „Бесов“ и Художественного театра не в такой резкой форме, пожалуй, было бы не безынтересно обсудить принципиальный вопрос, возникающий в настоящем случае. Выступление же Горького в том виде, как он это сделал в печати, вызывает глубокое чувство обиды за Достоевского и за Художественный театр.

У нас не так уж много духовных, художественных богатств, чтобы ими можно было швыряться.

…Странной мне представляется квалификация Достоевского как нашего злого гения. Что же? Злой гений может быть только у злых людей, он является показателем того, что у него есть около чего охотиться. Да разве сам М. Горький такой уж добрый гений! Ведь сам-то он не особенно много хороших сторон нашей жизни показал. Во имя какой же правды он выступает?»

Не разделяет точки зрения М. Горького и Ф. Д. Батюшков, считающий совершенно неприемлемым «то учительство», которое тот берёт на себя. Особенно прискорбным представляется автору способ обобщения, к которому прибегает писатель, не ограничиваясь неодобрительным отношением к «Бесам», а причисляя Достоевского вообще к разряду «злых гениев». «Всё это очень досадно и поселяет какое-то неприятное, тяжёлое чувство».

Почти все русские газеты 1913 года откликнулись на постановку «Бесов» и на выступление Горького против неё. Из приведённых откликов видно, насколько изменилось отношение к роману и ко всему творчеству Достоевского в критике нового века. Теперь, после того как в небе России полыхнули грозы протестов, террора, народничества, революции 1905–1907 годов, когда стала явной потребность общества в переменах, в романе видят глубину и реализм.

В истории послереволюционной критики — я имею в виду перемены государственного устройства после октября 1917 года, — отношение к роману проделало примерно такую же эволюцию, как и с момента его появления до революционного подъёма. В одной главе нет возможности осветить весь богатый материал о романе «Бесы», накопившийся в советском литературоведении. Да, наверное, и нет такой необходимости, ибо суть многих работ повторяется, перекликаясь с теми размышлениями, которые уже доходили до читающей публики из работ предыдущих времён. Однако очень любопытно наблюдение над тем, как меняется восприятие критиками одного и того же текста в зависимости от государственного устройства, от целей общества. Связано ли оно с переменой в мировоззрении авторов или с их отбором, с потребностями народа, а может быть, и с необходимостью литераторов приспосабливаться к обстоятельствам — вопрос сложный. Но любопытный.

После Октябрьской революции 1917 года, которую некоторые историки называют переворотом, судя по всему, возникает необходимость ответить обществу на вопросы о целях и смысле столь кардинальных перемен, оправдать перед народом те насилие и жестокость, с которыми утверждалась большевистская власть. И тогда советскими историками делается активная попытка реабилитации нечаевщины и самого Нечаева. Авантюристическая и бесчеловечная тактика и методы Нечаева оправдываются условиями «места и времени, в которых ему пришлось работать» и которые, якобы, «делали неизбежным пользование теми приёмами, к которым он прибегал»^{5}.

В связи с этим начали появляться и резко отрицательные отзывы о «Бесах», якобы неверно толковавших лучшие порывы молодёжи. Литературоведы, как правило, мало знающие о деятельности и методах «борьбы» Нечаева, видели в романе клевету на всё революционное движение конца 60-х годов XIX века, причём под ним подразумевали не нечаевщину, а что-то… неизвестное.