«Бесы» вчера и сегодня - [43]

Такое отношение к обсуждаемому роману, да и ко всему творчеству Достоевского, преобладало почти во все годы советской власти. Это трудно объяснить. Ведь если в годы большевизма и диктатуры пролетариата российские революционеры еще могли ассоциировать себя с последователями Нечаева, Ткачёва или Бакунина, то со временем, особенно с середины 50-х годов положение в стране стало меняться, и специалисты имели возможность более объективно оценить роль прототипов романа Достоевского в истории русской революции.

Но нет, советские литераторы по-прежнему, по-большевистски, отыскивали в романе «доказательства» реакционности взглядов писателя на революцию. Для того чтобы яснее представить обоснование ими своего отрицательного отношения к роману Достоевского «Бесы», как к клевете на русское освободительное движение даже во времена оттепели, приведу строки из заметной работы конца 50-х годов советского литератора Ф. И. Евнина, специально посвящённой роману. В результате анализа этого произведения автор приходит к следующим выводам:

«Пером их („Бесов“) создателя водил исступлённый фанатик-реакционер, яростно отстаивающий святость своих целей, одержимый слепой злобой к идейным противникам».

«В „Бесах“ Достоевский как бы сводил окончательные счёты со своим революционным прошлым, мстил самому себе, как бывшему петрашевцу, свободолюбцу, приверженцу утопического социализма. Именно поэтому творимый им „суд над революцией“ оказался таким суровым и пристрастным».

«Достоевский выступает в романе защитником старых патриархальных „устоев“ русской жизни от посягательств со стороны „нигилистов“ и „западников“».

«Как политический роман-памфлет „Бесы“ — одно из самых тенденциозных произведений русской литературы, в нём Достоевский хотел втоптать в грязь русское освободительное движение 60-х годов, идеи революции и социализма»^{6}.

Вот уж действительно, рассуждения Ф. И. Евнина о русском революционном движении конца 60-х годов напоминают «мудрствования, которые <…> имеют приблизительно такую же ценность, как исследования схоластов о деве Марии»^{7}. После знакомства с подобными выводами остаётся только удивляться, какое освободительное движение имел в виду автор, слышал ли он о Нечаеве и о его социализме? И можно ли анализировать произведения Ф. М. Достоевского без связи с историей общественного развития, без глубокого знания атмосферы, в которой создавались его произведения?

В 60-е годы XX века отношение к роману почти не меняется, хотя ситуация в обществе становится значительно терпимее, по сравнению с предыдущим советским временем. Появляются возможности объективнее оценить и нечаевщину, и деятельность товарищей С. Нечаева по борьбе — анархистов Бакунина и Ткачёва. Но нет. Наши литераторы продолжают скользить по накатанной колее. Известный советский литературовед Борис Сергеевич Рюриков в предисловии к сборнику «Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников», вышедшему в свет в 1964 году, пишет:

«В начале семидесятых годов Достоевский создает роман „Бесы“, в котором революционное движение изображено как беспочвенная затея политических авантюристов и шарлатанов, как сомнительная игра „нигилистов“, не имеющих перед собой никаких положительных задач и великих целей.

В романе есть ядовито задуманная сцена. Маленький человечек, почтовый чиновник Лямшин, исполняет на рояле марсельезу. Звучит мелодия революционной борьбы, разрастается в ней народный гнев, все выше революционная страсть — и вдруг в могучую мелодию врывается, как бы случайно, пошленький мотив сладенькой мещанской песни: „Ах, майн либер Августин…“ Марсельеза заглушает мещанскую песенку, но мелодия песенки снова возникает, звучит громче и громче, и в конце концов революционный пафос отступает перед мещанской самодовольной пошлостью.

В этом эпизоде раскрывается структура дискредитации революции у Достоевского. Мещанство побеждает революцию, возникая внутри ее. <…>. Частность выдается за целое, и какая-то деталь заслоняет все явление. Роман „Бесы“ был показателен тем, что писатель брал частную правду и из нее творил большую ложь»^{8}.

Как видим, в качестве доказательства дискредитации Достоевским революции Рюриков приводит игру Лямшина на фортепиано «Марсельезы», переходящей из мелодии революционного гимна в мелодию развлекательной песенки «Ах, мой милый Августин». Но кто такой Лямшин в романе Достоевского? Малоуважаемый человек, сплетник, которого либералом-то назвать и то неловко, не то что революционером. Разве может такой человек дискредитировать революцию, человек, который сам ни для автора, ни для читателя не является авторитетом?

И если даже с натяжкой отнести Лямшина к либералам, то разве не было в истории подобных ситуаций, когда либерал, ради того, чтобы выпросить у властей прощение, готов был посмеяться не только над революцией, но и над чем угодно? (Пример в этом же эпизоде романа: Лямшин играет «Августина» для того, чтобы выпросить прощение у губернаторши Юлии Михайловны Лембке, чтобы развеселить её).

Ещё одним доказательством того, что Достоевский несправедливо обвинял русских революционеров, для Рюрикова являются следующие аргументы: