«Бесы» вчера и сегодня - [23]

Достоевский отвергает это заявление:

«С другой стороны, вдруг, случится, что в каком-нибудь деле оказались бы замешанными вовсе не недоразвитики, вовсе не буяны, болтающие ногами под столом, вовсе не одни ленивцы, а, напротив, молодёжь прилежная, горячая, именно учащаяся, и даже с хорошим сердцем, а только лишь дурно направленная (поймите это слово — направленная. Где, в какой Европе найдёте вы теперь больше шатости во всевозможных направлениях, как у нас в наше время!) <…>.

И почему вы полагаете, что Нечаевы непременно должны быть фанатиками? Весьма часто это просто мошенники. „Я мошенник, а не социалист“, — говорит один Нечаев, положим, у меня в романе „Бесы!“, но уверяю вас, он мог бы сказать это и наяву. Это мошенники очень хитрые и изучившие именно великодушную сторону души человеческой, всего чаще юной души, чтоб уметь играть на ней, как на музыкальном инструменте. Да неужели вы и вправду думаете, что прозелиты, которых мог бы набрать у нас какой-нибудь Нечаев, должны быть непременно одни лишь шалопаи? Не верю, не все; я сам старый „нечаевец“, я тоже стоял на эшафоте, приговорённый к смертной казни, и уверяю вас, что стоял в компании людей образованных»^{32}.

Следом Достоевский рассуждает: «Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может и мог бы… во дни моей юности».

Далее писатель говорит о себе, о своих мечтах в молодости, когда он сам был участником политического кружка, о времени, когда стоял на эшафоте и не испытывал раскаяния за то, в чём его обвинили. Достоевский проводит параллель от своих ощущений к современной молодёжи 70-х годов и объясняет, почему пылкому и благородному молодому человеку, недовольному настоящим и устремлённому к высоким идеалам, легко сделаться нечаевцем.

Из всех оставленных Достоевским записей об идее и смысле романа видно, что он, этот роман, бесспорно, тенденциозный, полемический, содержащий много ядовитой иронии и даже насмешки в адрес описываемых в нём «революционеров». Но читая эти строки, надо помнить, что автор говорит не о борцах, мечтающих о социальном преобразовании общества, а о мошенниках. И неоднократно подчёркивает это. Тем не менее, многие критики до сих пор утверждают, что Достоевский, якобы, видел в «нечаевщине» сущность всего русского народничества.

Да, в конце 1860-х годов в России действительно не существовало серьёзных организаций, ставящих целью облегчение участи народа, не считая нескольких студенческих кружков. Лишь к концу 70-х и к началу 80-х годов из членов этих кружков выросло немало выдающихся и искренних народников и социалистов. Но в 60-х годах говорить о студенческих кружках, как о серьёзных революционных организациях, было бы безосновательно. Тем не менее, Достоевский предчувствовал, что среди молодёжи, неравнодушной к судьбам страны и народа, есть не только честолюбцы нечаевы. Возможно, писатель сам встречался с ними. И, видимо, не случайно на страницах его романа появляются такие герои, как Шатов и Кириллов с их идеями, не совпадающими с идеями Верховенского.

Судя по теории Шатова и по другим высказываниям Достоевского, писатель одним из первых в России определил, откуда надо ждать спасения — от народа. Какого спасения — пока он точно не знал. Не знал этого и никто другой в России, потому что здесь практически не существовало ни значительного слоя пролетариата, ни даже определённой теории дальнейшего справедливого общественного устройства.

Известный академик и литературовед Б. Л. Сучков, в связи с этим писал:

«Достоевский и Толстой, Герцен и Чернышевский, Некрасов и Щедрин, теоретики и практики народничества при серьёзных различиях во взглядах все исходили из критики и отрицания существовавшего уклада жизни.

Но как и какими средствами его изменить, какой порядок предложить взамен, было совсем неясно… развитие общественной мысли было исключительно драматичным: гениальные прозрения основоположников так называемого „русского социализма“ сочетались с утопизмом, трезвость взгляда на жизнь и историю — с идеализацией крестьянской общины как залога переустройства общества. Признание необходимости революции соседствовало с ложными надеждами на просветительный способ преобразования жизни „критически мыслящими личностями“. Не была изжита иллюзия о возможности использовать самодержавие как активную политическую силу для осуществления демократических реформ. Как известно, народовольцы после убийства Александра II обратились не к народу, а к царю с программой общественных преобразований.

Истовая вера в то, что народ есть прирождённый социалист, сменялась разочарованием в его революционности, порождавшем анархическое бунтарство, исполненный внутреннего отчаяния зловещий заговорщицкий волюнтаризм нечаевского толка»^{33}.

С марксизмом русские народники в ту пору вели активную борьбу, доказывая неприемлемость этой теории отсутствием в России развитого капиталистического уклада. Да и сам Карл Маркс, спустя несколько лет после создания «Бесов», — в ноябре 1877 года в «Письме в редакцию „Отечественных записок“» соглашался с мнением русского писателя, революционера- демократа Н. Г. Чернышевского: