Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают - [58]

Шрифт
Интервал

В своей любви к разговорам Анна человеческими созданиями не ограничивалась. В 1739 году она издала указ: «В Москве, на Петровском кружале, стоит на окне скворец, который так хорошо говорит, что все люди, которые мимо едут, останавливаются и его слушают… Немедленно прислать мне подобного скворца».

Разные птицы – разные развлечения: за два месяца в летней резиденции, Петергофе, Анна из окна подбила шестьдесят восемь диких уток. В отличие от других русских правителей, она редко охотилась с борзыми или соколами, стратегия и тактика охоты ее тоже интересовали относительно мало, но стрелять она по-настоящему любила. Бывало, целая армия загонщиков гнала животных из петергофского леса на поляну, куда на особой повозке – «ягтвагене» – въезжала Анна и стреляла зверей одного за другим. Ее гильзы смазывали салом, чтобы быстрее перезаряжать ружье. Поголовье животных в Петербургской губернии не успевало восстанавливаться в количествах, достаточных для нужд императрицы, и она разослала по всей империи указы, чтобы армия поставляла ей сибирских волков и украинских кабанов. Ученые полагают, что у Анны был «комплекс амазонки».

Если Анна и любила что-то больше, чем беседы и охоту, то – шутов. От Петра I ей в наследство достались два шута, один из которых был Ян Дакоста, португальский еврей, теолог и финансист, который говорил на десяти языках и с которым Анна обсуждала сравнительные достоинства Старого и Нового заветов. При отборе новых шутов и «дураков» Анна проявляла большую разборчивость: одного из кандидатов она забраковала, объяснив в письме, что «он не дурак». Рассматривая кандидатуру некоего князя Никиты Волконского, Анна приказала камергеру представить его полное «житие», где, кроме всего прочего, должно быть указано, сколько у него рубах, каких собак он держит и ест ли кочерыжки от капусты.

Самые зрелищные шутовские «развлечения» при дворе Анны касались брака. Однажды шут Балакирев публично пожаловался, что жена не хочет с ним спать, Анна обратилась в Священный Синод, который затем выпустил особое решение о «вступлении в брачное соитие по-прежнему». Про шута Пьетро Мира («Педрилло»), неаполитанского скрипача, который, прибыв в Петербург вместе с театральной труппой, подался в шуты после ссоры с капельмейстером, ходила шутка, что жена его своим уродством напоминает козу; дошло до того, что однажды он принимал гостей в постели вместе с украшенной бантами козой, а в люльке возле кровати лежал козленок.

Такой стужи, как в зиму 1740 года, не видели уже много десятилетий. Градусники лопались, бренди замерзал в доме, птицы камнем падали на землю. Служанка Анны, калмычка-горбунья средних лет Буженинова, поделилась с императрицей: мол, «жизнь без мужа – что лютый мороз». Анна решила устроить свадьбу Бужениновой с Михаилом Голицыным, князем, который за женитьбу на итальянской простолюдинке и переход в католичество был обвинен в вероотступничестве. Прослышав сплетни, что он, мол, «необычайно глуп», Анна смягчила ему наказание и дала прозвище «князь Квасник», поскольку в его обязанности входило подносить ей квас. (Кроме того, она расторгла его брак и отобрала сына; молодая итальянская жена через несколько лет исчезла в застенках Тайной канцелярии.) Квасник также должен был высиживать яйца в дворцовой приемной и кудахтать по-куриному.

Харизматичный кабинет-министр Артемий Волынский, главный герой романа Лажечникова, решил, что свадьба должна стать кульминацией массового празднества в честь дня ангела Анны, годовщины ее восшествия на престол, масленицы и заключения Белградского мира между Россией и османами. Было намечено, что бракосочетание калмычки и обращенного католика, символизирующее полную победу России над всеми неверными, пройдет в пышном, специально выстроенном ледяном дворце.

В день торжеств жених и невеста появились перед народом в железной клетке на спине у настоящего слона, за которым следовал «этнографический парад» из трехсот человек – новобрачные пары со всей империи. По описанию Лажечникова, во главе процессии шли остяки верхом на оленях, «за ними новгородцы на паре козлов, малороссияне на волах, чухонцы на ослах, татарин со своею татаркою на откормленных свиньях, на которых посадили их, чтобы доказать, как можно преодолеть натуру и обычаи. Тут и рыжеволосые финны на крошечных конях, камчадалы на собаках, калмыки на верблюдах, белорусцы под войлоком колтуна, зыряне, которых честность могла бы поспорить с немецкою, ярославцы, взявшие верх на этой человеческой выставке статью, красотою, щегольством наряда».

Квасника с Бужениновой перевели из клетки в Ледяной дом, где вооруженная стража держала их до самого утра. Пытаясь согреться, новобрачные часами бегали по комнате и плясали. (Как пишет Лажечников, они также кувыркались, колотили друг друга, стучали в стены, умоляли стражников выпустить их, проклинали свою судьбу и ломали все, что можно было сломать.) Наутро их нашли полуживыми на ледяной кровати. Наутро Анна вызвала всеобщий хохот среди придворных, поинтересовавшись, сладка ли была первая брачная ночь.

Благодаря успеху этого фестиваля кабинет-министр некоторое время пребывал в особой милости у императрицы – пока слуга не передал его сопернику Бирону какие-то компрометирующие бумаги. Министра обвинили в измене. В июне того же года палач отрезал ему язык, отрубил руку и наконец голову. В сентябре Анна стала жаловаться на брюшные боли. В октябре она скончалась – вероятно, от почечной недостаточности. В ноябре семейство Биронов сослали в Сибирь. А Ледяной дом вместе со слоном, карманными часами и всем прочим растаял еще в марте; лишь несколько крупных обломков от стен отнесли в императорский дворец для хранения продуктов.


Еще от автора Элиф Батуман
Идиот

Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.


Рекомендуем почитать
Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


И все это Шекспир

Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.