Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают - [38]

– «Алиса в Стране чудес» была опубликована в 1865 году, – сказала я, пытаясь не обращать внимания на роман между двумя потомками толстовских лошадей, который как раз в тот момент разворачивался прямо под окнами. – Известно, что Толстой получал почтой все последние английские книги.

– В личной библиотеке Толстого был экземпляр «Алисы», – сказала дама-архивистка.

– Это издание 1893 года, – возразила организатор конференции. – Там есть надпись дочери Саше, а Саша родилась только в 1884-м.

– То есть Толстой не мог читать «Алису» в 1873-м! – выкрикнул пожилой человек с задних рядов.

– Нам неизвестно, – ответила архивистка. – Он мог прочесть ее раньше, а потом купить новый экземпляр для Саши.

– Если бы да кабы во рту росли грибы, это был бы не рот, а целый огород! – парировал пожилой человек.

Одна из специалистов по Руссо подняла руку.

– Если Анна – это Алиса, а Лёвин – Белый кролик, – сказала она, – то кто тогда Вронский?

Я попыталась объяснить, что в мои намерения не входило установить буквальное соответствие между персонажами «Алисы» и «Анны Карениной». Специалистка по Руссо смотрела на меня, не отрываясь.

– Как бы то ни было, – сказала я в конце доклада, – с Белым кроликом я сравнивала Облонского, а не Лёвина.

Она нахмурилась.

– То есть Белый кролик – это Вронский?

– Вронский – это Безумный шляпник! – выкрикнул кто-то.

Организатор конференции поднялась.

– Думаю, мы можем продолжить нашу захватывающую дискуссию за чаем.

Когда все собрались у чайного стола, ко мне подошла архивистка и похлопала по плечу.

– Я убеждена, – сказала она, – что Толстой прочел «Алису» еще до 73-го года. Кроме того, мы получили сегодня данные из полиции. Доставлен некий чемодан, его держат в службе безопасности.

Она указала мне дорогу в хранилище в одной из исторических башен-ворот Ясной Поляны – тех самых, с рисунка на кружке, в которую мне налили шампунь. Кружка оказалась ключом. Подобно фабрике эльфа с печенья «Киблер», скрывавшейся в дупле, целая служба безопасности поместилась в простых воротах. Рядом со стальными столами сотрудников под портретом Толстого в раме стоял мой чемодан. Он уже два дня как прибыл, но никто не знал, чей он. Подписав форму, я по зарослям мха и корням поволокла его в конференц-зал. Мне представилась возможность осмотреться на местности. Я искала Hyoscyamus niger, ядовитое растение родом из Евразии, известное также как белена черная или просто белена.

Белена содержит атропин, вызывающий отравление, по своим симптомам сходное с тем, что наблюдалось у Толстого: лихорадка, патологическая жажда, делирий, галлюцинации, спутанное сознание, высокий пульс, конвульсии, затрудненное дыхание, агрессивность, бессвязная речь, потеря речи, провалы в памяти, нарушение зрения, остановка дыхания, остановка сердца. Главная особенность атропина – он расширяет зрачки и вызывает чувствительность к свету. Никакой информации про зрачки Толстого я не нашла, но в дневниках Черткова есть один намек: «К изумлению врачей Толстой, до самой кончины проявлял признаки сознания… отворачиваясь от света, который бил ему в глаза».

Практически любой мог подмешать белену Толстому в чай (а он пил его в огромных количествах).

Например, Чертков в сговоре с доктором Маковицким. У этих пламенных толстовцев имелся достаточно серьезный мотив: что, если Толстой придет в себя и вновь изменит завещание? Что, если в приступе старческого слабоумия – или иного недомогания – он изменит принципам толстовства?

У Сони тоже имелся мотив, и она, кроме того, проявляла интерес к ядам. «Я прочитала медицинский труд Флоринского, чтобы понять последствия отравления опиумом, – писала Соня в своем дневнике в 1910 году. – Сначала возбуждение, потом оцепенение, нет противоядия». Кроме того, сыновья. Дочери в основном поддерживали отца, а сыновья, которым все время не хватало денег, заняли сторону матери. В 1910 году Соня хвалилась, что пусть даже Толстой написал тайное завещание, она с сыновьями сможет его опровергнуть: «Мы докажем, что к концу жизни он стал слабоумным и перенес ряд ударов… Мы докажем, что его заставили написать завещание в минуту умственного расстройства».

Возможно, когда Соня воспользовалась атропином, она не собиралась убивать мужа, а лишь хотела вызвать симптомы, похожие на удар, чтобы завещание признали недействительным как написанное в невменяемом состоянии. Но именно атропин вызвал делирий, в котором Толстой предпринял свой экстравагантный и роковой побег.

После смерти Толстого Соня, которой царь назначил пенсию, пыталась бороться с Сашей и Чертковым за авторские права. Но история выступила против нее: сначала Мировая война, а затем – революция 1917 года. Во время голода 1918–1919 годов Соня и Саша помирились. Саша вспоминает о матери: «Она казалась странно безразличной к деньгам, роскоши, вещам, которые раньше любила». На смертном одре Соня сделала удивительное признание: «Хочу сказать тебе, – произнесла она, тяжело дыша и прерываясь спазмами кашля, – я знаю, что именно я убила твоего отца».

В самом таинственном из докладов на конференции шла речь о малоизвестной пьесе Толстого «Живой труп». Докладчик – чех семидесяти с лишним лет с крупными слезящимися серыми глазами, всеми обожаемый как за фантастическую общительность, так и за односолодовый скотч, который постоянно был при нем и которым он щедро делился. Все его звали Ваней, хотя настоящее его имя, кажется, было другим.