Best Short Stories - [51]
‘“Oh, oh, he is gone, he is gone, and I didn’t see him before he died!”
‘“Yes!” I said, “he is gone, he is gone, he is gone — oh, will this suffering never cease!”
‘“You loved him, then! Oh, you too loved him!”
‘“Loved him! Loved who?”
‘“Why, my poor George! my poor nephew!”
‘“Oh — him! Yes — oh, yes, yes. Certainly — certainly. Punch — punch — oh, this misery will kill me!”
‘“Bless you! bless you, sir, for these sweet words! I, too, suffer in this dear loss. Were you present during his last moments?”
‘“Yes. I — whose last moments?”
‘“His. The dear departed’s.”
‘“Yes! Oh, yes — yes — yes! I suppose so, I think so, I don’t know! Oh, certainly — I was there I was there!”
‘“Oh, what a privilege! what a precious privilege! And his last words — oh, tell me, tell me his last words! What did he say?”
‘“He said — he said — oh, my head, my head, my head! He said — he said — he never said anything but Punch, punch, punch in the presence of the passenjare! Oh, leave me, madam! In the name of all that is generous, leave me to my madness, my misery, my despair! — a buff trip slip for a six-cent fare, a pink trip slip for a three-cent fare — endu — rance can no fur — ther go! — PUNCH in the presence of the passenjare!”
My friend’s hopeless eyes rested upon mine a pregnant minute, and then he said impressively:
‘Mark, you do not say anything. You do not offer me any hope. But, ah me, it is just as well — it is just as well. You could not do me any good. The time has long gone by when words could comfort me. Something tells me that my tongue is doomed to wag forever to the jigger of that remorseless jingle. There — there it is coming on me again: a blue trip slip for an eight-cent fare, a buff trip slip for a — ’
Thus murmuring faint and fainter, my friend sank into a peaceful trance and forgot his sufferings in a blessed respite.
How did I finally save him from an asylum? I took him to a neighboring university and made him discharge the burden of his persecuting rhymes into the eager ears of the poor, unthinking students. How is it with them, now? The result is too sad to tell. Why did I write this article? It was for a worthy, even a noble, purpose. It was to warn you, reader, if you should come across those merciless rhymes, to avoid them — avoid them as you would a pestilence.
Edith Wharton
The Other Two
I
Waythorn, on the drawing-room hearth, waited for his wife to come down to dinner.
It was their first night under his own roof, and he was surprised at his thrill of boyish agitation. He was not so old, to be sure — his glass gave him little more than the five-and-thirty years to which his wife confessed — but he had fancied himself already in the temperate zone; yet here he was listening for her step with a tender sense of all it symbolized, with some old trail of verse about the garlanded nuptial door-posts floating through his enjoyment of the pleasant room and the good dinner just beyond it.
They had been hastily recalled from their honeymoon by the illness of Lily Haskett, the child of Mrs. Waythorn’s first marriage. The little girl, at Waythorn’s desire, had been transferred to his house on the day of her mother’s wedding, and the doctor, on their arrival, broke the news that she was ill with typhoid, but declared that all the symptoms were favorable. Lily could show twelve years of unblemished health, and the case promised to be a light one. The nurse spoke as reassuringly, and after a moment of alarm Mrs. Waythorn had adjusted herself to the situation. She was very fond of Lily — her affection for the child had perhaps been her decisive charm in Waythorn’s eyes — but she had the perfectly balanced nerves which her little girl had inherited, and no woman ever wasted less tissue in unproductive worry. Waythorn was therefore quite prepared to see her come in presently, a little late because of a last look at Lily, but as serene and well-appointed as if her good-night kiss had been laid on the brow of health. Her composure was restful to him; it acted as ballast to his somewhat unstable sensibilities. As he pictured her bending over the child’s bed he thought how soothing her presence must be in illness: her very step would prognosticate recovery.
His own life had been a gray one, from temperament rather than circumstance, and he had been drawn to her by the unperturbed gayety which kept her fresh and elastic at an age when most women’s activities are growing either slack or febrile. He knew what was said about her; for, popular as she was, there had always been a faint undercurrent of detraction. When she had appeared in New York, nine or ten years earlier, as the pretty Mrs. Haskett whom Gus Varick had unearthed somewhere — was it in Pittsburgh[82] or Utica?[83] — society, while promptly accepting her, had reserved the right to cast a doubt on its own discrimination. Inquiry, however, established her undoubted connection with a socially reigning family, and explained her recent divorce as the natural result of a runaway match at seventeen; and as nothing was known of Mr. Haskett it was easy to believe the worst of him.
Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.
Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Выпускаемый впервые на русском языке роман «Лучше не бывает» исследователи творчества Айрис Мердок единодушно признают одним из лучших произведений автора. Действие романа начинается с загадочного самоубийства чиновника министерства в своем кабинете. Служебное расследование трагического случая, проводимое со всей тщательностью министерским юристом Дьюкейном, переплетается с коллизиями нескольких пар любовников и супругов и завершается самым неожиданным для читателя образом.
Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.
Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны великолепные рассказы о непознанном и загадочном.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны страшные истории о таинственных силах, невероятных событиях и необъяснимых явлениях.