Best Short Stories - [5]
Peyton Fahrquhar was dead; his body, with a broken neck, swung gently from side to side beneath the timbers of the Owl Creek bridge.
Joseph Conrad
The Tale
Outside the large single window the crepuscular[9] light was dying out slowly in a great square gleam without colour, framed rigidly in the gathering shades of the room.
It was a long room. The irresistible tide of the night ran into the most distant part of it, where the whispering of a man’s voice, passionately interrupted and passionately renewed, seemed to plead against the answering murmurs of infinite sadness.
At last no answering murmur came. His movement when he rose slowly from his knees by the side of the deep, shadowy couch holding the shadowy suggestion of a reclining woman revealed him tall under the low ceiling, and sombre all over except for the crude discord of the white collar under the shape of his head and the faint, minute spark of a brass button here and there on his uniform.
He stood over her a moment, masculine and mysterious in his immobility, before he sat down on a chair nearby. He could see only the faint oval of her upturned face and, extended on her black dress, her pale hands, a moment before abandoned to his kisses and now as if too weary to move.
He dared not make a sound, shrinking as a man would do from the prosaic necessities of existence. As usual, it was the woman who had the courage. Her voice was heard first — almost conventional while her being vibrated yet with conflicting emotions.
‘Tell me something,’ she said.
The darkness hid his surprise and then his smile. Had he not just said to her everything worth saying in the world — and that not for the first time!
‘What am I to tell you?’ he asked, in a voice creditably steady. He was beginning to feel grateful to her for that something final in her tone which had eased the strain.
‘Why not tell me a tale?’
‘A tale!’ He was really amazed.
‘Yes. Why not?’
These words came with a slight petulance, the hint of a loved woman’s capricious will, which is capricious only because it feels itself to be a law, embarrassing sometimes and always difficult to elude.
‘Why not?’ he repeated, with a slightly mocking accent, as though he had been asked to give her the moon. But now he was feeling a little angry with her for that feminine mobility that slips out of an emotion as easily as out of a splendid gown.
He heard her say, a little unsteadily with a sort of fluttering intonation which made him think suddenly of a butterfly’s flight:
‘You used to tell — your — your simple and — and professional — tales very well at one time. Or well enough to interest me. You had a — a sort of art — in the days — the days before the war.’
‘Really?’ he said, with involuntary gloom. ‘But now, you see, the war is going on,’ he continued in such a dead, equable tone that she felt a slight chill fall over her shoulders. And yet she persisted. For there’s nothing more unswerving in the world than a woman’s caprice.
‘It could be a tale not of this world,’ she explained.
‘You want a tale of the other, the better world?’ he asked, with a matter-of-fact surprise. ‘You must evoke for that task those who have already gone there.’
‘No. I don’t mean that. I mean another — some other — world. In the universe — not in heaven.’
‘I am relieved. But you forget that I have only five days’ leave.’
‘Yes. And I’ve also taken a five days’ leave from — from my duties.’
‘I like that word.’
‘What word?’
‘Duty.’
‘It is horrible — sometimes.’
‘Oh, that’s because you think it’s narrow. But it isn’t. It contains infinities, and — and so — ’
‘What is this jargon?’
He disregarded the interjected scorn. ‘An infinity of absolution, for instance,’ he continued. ‘But as to this another world — who’s going to look for it and for the tale that is in it?’
‘You,’ she said, with a strange, almost rough, sweetness of assertion.
He made a shadowy movement of assent in his chair, the irony of which not even the gathered darkness could render mysterious.
‘As you will. In that world, then, there was once upon a time a Commanding Officer and a Northman.[10] Put in the capitals, please, because they had no other names. It was a world of seas and continents and islands — ’
‘Like the earth,’ she murmured, bitterly.
‘Yes. What else could you expect from sending a man made of our common, tormented clay on a voyage of discovery? What else could he find? What else could you understand or care for, or feel the existence of even? There was comedy in it, and slaughter.’
‘Always like the earth,’ she murmured. ‘Always. And since I could find in the universe only what was deeply rooted in the fibres of my being there was love in it, too. But we won’t talk of that.
‘No. We won’t,’ she said, in a neutral tone which concealed perfectly her relief — or her disappointment. Then after a pause she added: ‘It’s going to be a comic story.’
‘Well — ’ he paused, too. ‘Yes. In a way. In a very grim way. It will be human, and, as you know, comedy is but a matter of the visual angle. And it won’t be a noisy story. All the long guns in it will be dumb — as dumb as so many telescopes.’
Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.
Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Выпускаемый впервые на русском языке роман «Лучше не бывает» исследователи творчества Айрис Мердок единодушно признают одним из лучших произведений автора. Действие романа начинается с загадочного самоубийства чиновника министерства в своем кабинете. Служебное расследование трагического случая, проводимое со всей тщательностью министерским юристом Дьюкейном, переплетается с коллизиями нескольких пар любовников и супругов и завершается самым неожиданным для читателя образом.
Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.
Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны великолепные рассказы о непознанном и загадочном.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны страшные истории о таинственных силах, невероятных событиях и необъяснимых явлениях.