Бесстрашный горец - [72]

– Если в Клахтроме он был таким желанным и полез­ным гостем, почему они его отпустили, а? Ха! – злорадно воскликнул сэр Фингел, заметив, что Фиона покраснела. – Я тебе скажу почему, но думаю, ты и сама догадываешься. Твоему брату надоело смотреть на смазливого юнца и захо­телось отослать его подальше от своей жены.

– Какая глупость! Илза и Джиллиан никогда бы не ста­ли изменять своим мужьям и я тоже. Эван по крайней мере это понимает. Он не возражал против того, чтобы я разго­варивала с Лайамом. – Однако в глубине души Фиону не­сколько задело то, что Эван не выказал в отношении нее никакой ревности в отличие от обоих ее братьев, которые ужасно ревновали своих жен, хотя и знали, что те их обожа­ют. – Но хватит о Лайаме. Ты поговорил с Сигимором? – Сэр Фингел хмыкнул, оттого что она так внезапно сменила тему разговора, и Фиона с трудом сдержала улыбку.

– Немного, – буркнул он. – Хороший парень, только немного странный.

Слова сэра Фиигела о том, что кто-то может быть стран­ным, позабавили Фиону, однако она лишь кивнула:

– Это верно. К нему нужно привыкнуть. И тем не ме­нее он будет хорошим союзником.

– Да. Эван прав, союзники нам нужны. И теперь он сможет встретиться лицом к лицу с врагом, зная, что за его спиной стоят два клана. Теперь они станут к нему прислу­шиваться. Может быть, в следующий раз, когда кому-то из моих сыновей понадобится куда-то ехать, он сделает это спокойно, а не будет красться от куста к кусту либо брать с собой полдюжины хорошо вооруженных людей.

И Фиона вдруг поняла: сэр Фингел наконец-то осознал, что его клан уже давно находится в полной изоляции, и это стало его беспокоить. Должно быть, наблюдая за тем, с ка­кой тщательностью люди его клана готовятся к поездкам, когда в таковых возникает нужда, сколько оружия они с собой берут, он в конце концов пришел к выводу, что все это происходит из-за его необдуманных слов и действий. Одни люди с возрастом становятся жестче, а другие – муд­рее. И ей очень хотелось надеяться, что сэр Фингел отно­сится к числу последних.

Час спустя Фиона почувствовала, что устала слоняться по большому залу. Спокойно сказав Эвану, что идет отды­хать, она поцеловала его в щеку, а когда Сигимор шутливо заявил ей, что она им пренебрегает, смеясь, поцеловала и его. Она направилась к двери, ощущая на себе пристальный взгляд Эвана. Похоже, скоро ей придется признаваться в том, что она беременна. И не потому, что Эвану не понравилось, что она поцеловала Сигимора, просто она заметила, что не­свойственная ей усталость не укрылась от него.

Войдя в спою комнату, Фиона, тихонько чертыхаясь себе под нос, начала стелить постель. Была еще одна причини, по которой ей не хотелось говорить Эвапу, что он скоро станет отцом. Если он так трясся над ней, когда спас из рук Мензиса, то страшно подумать, как он станет себя вести, когда узнает, что она носит его ребенка. Он будет ходить за ней по пятам, не давая ни минуты покоя.

– Ты бы лучше прекратил целовать мою женуг – бро­сил Эван Сигимору, налипая эля.

Сигимор хмыкнул:

– Да она меня просто клюнула в щеку, а не поцеловала. И потом, девушка должна время от времени чувствовать, что мужчина обращает на нее внимание.

– Не думаю, чтобы Фиона когда-нибудь страдала от отсутствия мужского внимании.

– Еще как страдала, После того как на щеках ее по­явились шрамы. Джиллиан мне об этом рассказывала. Многие мужчины, которые ухаживали за Фионой до того, как лицо ее обезобразили шрамы, нашли себе другие объек­ты для обожания, настоящих красавиц, естественно. На­шлись и такие, которые смотрели на нее с ужасом, словно она прокаженная. Конечно, Фиона не настолько тщеслав­на или глупа, чтобы поверить, когда ей говорят, что она писаная красавица. Однако Джиллиан считает, что Фиона вбила себе а голову, что ее шрамы уродливее, чем они есть на самом деле.

– Какие же мужчины дураки, – пробормотал Эван, и Cигимор кивнул.

Эвану знакома была боль, которую испытываешь, видя, как люди отворачиваются, взглянув на твое обезображен­ное шрамами лицо. И молодой красивой женщине наверняка было в тысячу раз больнее. По правде говоря, он по­дозревал, что отсутствие тщеславия у Фионы лишь услож­няло ее жизнь. Она была вынуждена признавать, что очень немногие люди замечали в ней не внешнюю, а внутрен­нюю красоту. А поскольку была умной женщиной, навер­няка видела, что те немногочисленные комплименты, ко­торыми ее награждали, говорились не от чистого сердца. «Перестанет ли она наконец испытывать эту боль, и хва­тит ли у меня умения и сил помочь ей?» – с грустью поду­мал Эван.

Когда он отправился в постель, то был уже довольно пьян. «Может быть, и к лучшему, что Фиона крепко спит», – мельк­нула в голове у него мысль, когда он улегся с ней рядом, иначе он вполне мог бы опозориться, если бы решил занять­ся с ней любовью. Он притянул ее к себе, теплую, мягкую, и удовлетворенно вздохнул, когда она прошептала во сне его имя.

Все шло настолько хорошо, что Эван даже ощутил смут­ное беспокойство. Отец, похоже, наконец-то превращается из ребенка во взрослого человека. Может быть, злость и боль, которые он носил в себе долгие годы, начали посте­пенно покидать его, после того как он рассказал всю прав­ду о своем прошлом, Эван был уверен, что когда отец уз­нал, что его ребенок не умер, с души его свалился тяжелый груз, о существовании которого Эван даже не подозревал. С тех пор как в замке появилась Фиона, отец очень изме­нился, причем изменился к лучшему, и Эван чувствовал, что после сегодняшнего разговора эти перемены еще более усилятся. Наконец-то отец сможет поставить на своем прош­лом крест.