Бесстрашные - [2]

везут на «скорой». Может быть, вы еще не подошли к своему последнему удару сердца, но приблизились к последней зарплате, последнему важному решению, последней

крохе веры. Каждый восход солнца может нести с собой новые причины для страха.

Нам говорят о повальных увольнениях, об экономическом кризисе, об обострении

конфликтов на Ближнем Востоке, о радикальных перестановках в верхах, об обвале

жилищного рынка, о скачках глобального потепления, о буйстве террористов из Аль-

Каиды. Какие-то умалишенные диктаторы множат запасы ядерных боеголовок, как

множат запасы коллекционных вин нормальные люди. Для свиного гриппа не

существует государственных границ. Корень слова «терроризм» — «террор», то есть

страх. Масс-медиа обрушивают на нас столько способных привести к отчаянию

новостей, что впору предварять сообщения предупреждением: «ОСТОРОЖНО: эту

новость лучше прослушать под сводами вашего надежного бомбоубежища в

Исландии».

Мы боимся судебных исков, опозданий, банкротства, родинок на спине, новых

подростков в нашем квартале, тиканья часов, приближающих нас к могиле. Мы

совершенствуем размещение наших инвестиций, разрабатываем изощренные системы

безопасности, голосуем за наращивание военной мощи, и все же мы зависим от

транквилизаторов больше любого другого поколения в истории человечества. Мало

того, «сегодня обычные дети испытывают больше страха, чем пациенты

психиатрических клиник в 1950-е годы»1.

Похоже, страх взял столетний подряд на строительство и эксплуатацию магазинов

шаговой доступности. Чрезмерный и грубый, страх не хочет уступить хоть клочок

территории нашего сердца чувству счастья. Счастье отступает и уходит от нас. Вы когда-

нибудь видели, чтобы эти два чувства уживались между собой? Может ли кто-то

чувствовать счастье и страх одновременно? Можно ли ясно мыслить, когда ты в ужасе?

3

Можно ли чувствовать полную уверенность среди серьезных опасений? Можно ли быть

запуганным и милосердным? Нет. Страх — это главный хулиган в школьном коридоре

— наглый, громогласный и никчемный. При всем том ужасном шуме, который он

производит, и том огромном пространстве, которое занимает, ничего хорошего страх

не приносит.

Страх еще не помог написать ни одну симфонию или поэму, заключить мирный

договор, исцелить болезнь. Страх еще не вывел ни одну семью из бедности, ни одну

страну — из экстаза фанатизма. Страх не спасет ни разваливающийся брак, ни

прогорающий бизнес. На это способно мужество. На это способна вера. На это

способны люди, отказывающиеся руководствоваться или прикрываться своей

робостью. Но страх? Он загоняет нас в узилище и с лязгом захлопывает двери.

Разве не здорово было бы выйти оттуда?

Вы только вообразите свою жизнь в полной свободе от каких бы то ни было

опасений. А что если вера, но не страх станет первым вашим откликом на все, что

может вам угрожать? Если бы вы смогли подвесить над своим сердцем магнит для

страха, вытянуть им все до единой иголочки опасений, неуверенности и сомнений, что

осталось бы? Представьте себе день, всего один день, избавленный от страха ошибок, отверженности и несчастья. Можете вы представить себе жизнь без страха? Такая

возможность скрывается за вопросом Иисуса.

«...Что вы так боязливы, маловерные?» — спрашивает Он (Мф. 8:26).

В первый момент мы даже не уверены, всерьез ли Он это. Может быть, Он шутит.

Дразнит нас. Лукавит. Как если бы один пловец спрашивал другого: «Почему ты такой

мокрый?» Но Иисус не улыбается. Он совершенно серьезен. Как и те люди, которым Он

задал Свой вопрос. Их прогулка по морю Галилейскому обернулась борьбой с

пенящимися штормовыми волнами.

Так вспоминает это приключение один из них: «...когда вошел Он в лодку, за Ним

последовали ученики Его. И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка

покрывалась волнами...» (Мф. 8:23-24).

Это сказано Матфеем. Он хорошо помнил внезапно налетевшую бурю, раскачивающуюся лодку и тщательно подбирал слова. Никакого существительного

самого по себе не было бы достаточно. Он взял с полки свой словарь и стал искать

определение, которое так же ударило бы в читателя, как бурный вал — в нос лодки. Он

оставил в покое стандартные слова и выражения, такие как «буря, шквал, буйство

стихии, порывы ветра» и так далее. Они не передавали всего того, что ему довелось

испытать и увидеть в тот вечер — грохочущую землю и содрогающиеся берега. Ему

запомнилось нечто большее, нежели сильный ветер и пенные буруны. Он вел пальцем

по колонке синонимов, пока не наткнулся на действительно подходящее слово. «О! вот

оно!» — сотрясение, конвульсии неба и моря. «Сделалось великое сотрясение на

море»1.

Это слово и сейчас входит в наш лексикон. Сейсмология изучает землетрясения, сейсмографы их регистрируют, а Матфей, вместе с другими новообращенными, лично

ощутил это «сотрясение», пробравшее их всех до печенок. Матфей употребляет это

греческое слово еще дважды: один раз в рассказе о смерти Иисуса, когда в городе

1 В Синодальном переводе: «великое волнение». — Примеч. ред.

4

произошло землетрясение (см.: Мф. 27:51-54), и еще раз — когда в воскресение Иисуса

от гроба был отвален камень (см.: Мф. 28:2). Очевидно, укрощенная буря занимает свое