Бессонница - [17]

Шрифт
Интервал

Ткнулся карбасом в берег под согрой. Напролом, сокрушая ногами шиповник, полез к избе. Колючки драли одежду, не пускали. Но он прошел тогда, пройдет и сейчас; пусть еще раз оцарапает ему сердце прошлым.

Со всех сторон избы половодье. Стекло в окне выбито, двери настежь, на полу мусор, гнилое сено. На стене плакат.

Подошел вплотную — все еще темно — вгляделся в выгоревшие чернильные буквы, не поверил глазам: «Доярка Агафья Егоровна Кокорина за июль надоила четыреста килограммов молока от коровы. Следуйте ее примеру!»

Мать не работала уже три-четыре года! Зачем же он висит тут?

Всмотрелся: изба заброшена давно. Обвалился потолок, выгнил угол; ни стола, ни скамьи.

«Доярка Агафья Егоровна… Старый плакат все еще бережет твою трудовую славу, люди плачут у твоего гроба… А дети? Дотлеет на ветрах и непогоде бумага, догниют и эта изба, и та — в Кузоменье, Кокоринская родовая… Что тогда?»

Долго сидел на подоконнике, думал о нелегкой материнской судьбе, о своей трудной жизни, но в сердце не было сейчас обиды на людей. Он вдруг представил себе Пантелея Пестова, которого жизнь сломала, кажется, до конца. А у него, Федота, поводов спиться было много больше, чем у Пантелея. Не меньше их было, чтоб умереть от горя и обиды, и у матери… И вот — плакат: «Доярка Агафья Егоровна Кокорина… Следуйте ее примеру!»

Федот внезапно понял, что, думая, он неотрывно глядит на крюк в потолочной балке, который и сейчас торчит так же, как много лет назад. «Эх, Марина, — прошептал он, казалось, совсем не к месту, — видно, все забыла, что было пережито…» Повинуясь безотчетному чувству гнева, он ухватился за крюк, с силой согнул и, вырвав вместе с трухлявой щепой из гнезда, швырнул его за окошко.


Обратной дороги Федот не заметил. На душе у него стало светлее. Побывав там, в доильной избе, Федот словно сделал какое-то неотложное дело.

Когда он вышел на берег, начиналось утро. Не торопясь, Федот шел мимо мастерских совхоза, как вдруг неповторимый запах окалины от раскаленного добела железа остановил его. Он повел плечами то ли от предутренней свежести, то ли от желания тотчас же схватить в руки кувалду. Свою городскую жизнь после лагерей он начинал молотобойцем. На том заводе, где сейчас работал Федот, еще и нынче неслась из кузницы серебряная трель кузнецкого молотка, перекликаясь с мягкими ударами кувалды.

Федот прошел на огромный двор, сплошь заставленный машинами. Тут были и трудяги — тракторы, «по самую макушку» заляпанные грязью, и тракторы только что из ремонта — под свеженькой серо-стального цвета краской.

Два стареньких экскаватора «ковровца» в хвост один за другим стоят на выходе из усадьбы. Словно живые морды, подняли они в небо ковши. Казалось, едва выглянет солнце, их зубастые пасти протрубят сигнал, гусеницы заскрежещут, и все машины тронутся на поля вслед за «ковровцами».

У приземистой кузницы двери настежь. Федот прошел до огромной гармошки мехов, качнул их. Пепел взвился с горна, серым облачком поплыл в раскрытые двери.

Он присел на порог кузницы и долго сидел так, охваченный непонятной тревогой.

Глава восьмая

Чем дальше Степан уходит от прошлого во времени, тем оно ближе в его душе. Разве он хотел смерти брата, зла матери, мучений Марине? Не хотел. Он просто жил!

— Я даже не понимаю, в чем моя вина, Марина, — говорит Степан, поднимая с ее плеча тяжелую голову. Марина ласково, но настойчиво пригнула ее обратно.

— Полежи еще… Степа. Скоро уснет он, полежи.

«Он» — Пентюха Рябой… Старый собутыльник! Он один бывал душевно рад Степану во всякое время. И сегодня он пел ему его любимую песню и плакал пьяно и преданно. Но Степану сейчас почему-то противно слушать его храп и бормотанье.

Пантюха с трудом отодрал голову от грязного столика, бессмысленно повел глазами, внезапно затянул:

Звезды мои, звездочки,
Полно вам сиять…
Перестаньте прошлое
Мне напоминать…

И снова бухнулся головой в объедки, замычал глухо, как в яму провалился.

Напоминать прошлое… Степан встал, освобождая руку из теплой ладони Марины. Она еще придержала ее, прижала к себе и откинула, странно улыбаясь.

— Марина, постой, погоди…

Он опять сел и с недоверчивостью стал рассматривать ее лицо:

— Погоди… Я тебе все расскажу о себе.

Она улыбалась чему-то своему, словно только что рассталась со сновидением.

— Рассказывай, Степа, рассказывай…

— Слушай, Марина. Я не тот, за кого ты меня принимала.

— Говори, говори…

— Меня не только из колхоза, — он понизил голос, — меня, Марина, и из партии выгнали.

— Я ж знаю. Тогда же знала. В деревне не схоронишься. — Подумала и словно нехотя договорила: — Когда ты уехал, я со стыда да обиды в петлю полезла…

— В петлю?!

— Федот Митрофаныч снял меня с крюка-то. Повозился он тогда со мной. Спасибо, никто не знает, уговорил меня скрыть все от людей.

«И тут Федот!» — Степан вдруг заговорил торопливо, словно опасаясь, что Марина не станет слушать его:

— Конечно, нелегко тебе, понимаю… А у меня ты спросила, как жил? Думаешь: с женой наслаждался? — Он засмеялся сам над собой злым мелким смешком и резко оборвал его: — На порог не пустила! И пошел скакать: там немного продержусь, в другом месте…


Рекомендуем почитать
Антарктика

Повесть «Год спокойного солнца» посвящена отважным советским китобоям. В повести «Синее небо» рассказывается о смелом научном эксперименте советских медиков. В книгу вошли также рассказы о наших современниках.


Зеленый остров

Герои новой повести «Зеленый остров» калужского прозаика Вячеслава Бучарского — молодые рабочие, инженеры, студенты. Автор хорошо знает жизнь современного завода, быт рабочих и служащих, и, наверное, потому ему удается, ничего не упрощая и не сглаживая, рассказать, как в реальных противоречиях складываются и крепнут характеры его героев. Героиня повести Зоя Дягилева, не желая поступаться высокими идеалами, идет на трудный, но безупречный в нравственном отношении выбор пути к счастью.


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Опрокинутый дом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пересечения

В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».