Бессмертный город. Политическое воспитание - [51]

— Давайте-ка выпьем. Вы поймете, что весна не расцветает в сердце сама по себе, ее надо завоевывать.

Она взяла его под руку, не отпуская от себя и стюардессу.

— Карин подыщет вам подружку, которая вас развлечет; у вас ужасный вид!

В словах Дианы Данини, как догадывался Жюльен, не было никакой злонамеренности. Наоборот, когда она потащила его к буфету, не удостоив даже взглядом своего так называемого любовника, встретившегося им на пути и имевшего весьма невеселый вид, она, казалось, действительно хотела расшевелить его.

— Так вот, предлагаю выпить за самого очаровательного консула, которого подарила нам Франция самой прекрасной из весен, возможных в Н.!

Она выпила сама, затем протянула бокал ему. Карин последовала ее примеру. Новость о леденящем душу преступлении на страстную пятницу как будто не достигла ушей собравшихся здесь, однако у Жюльена было смутное ощущение, что все вокруг лишь об этом и думали.

Беседа, состоявшаяся у него чуть позже с прокурором, который присутствовал на обеде без жены, утвердила его в этой мысли. Причем первым завел об этом речь сам прокурор. Он начал с замечания, прозвучавшего словно эхо слов, произнесенных накануне вечером Андреа Видалем.

— Взгляните на них, — сказал он, указывая на дам в светлых платьях и улыбающихся рядом с ними мужчин. — Они упиваются собственными речами, собственными удовольствиями, н-ским вином, которое не стоит вашего самого захудалого шампанского, и все это только для того, чтобы не думать о страшном — об убийстве, совершенном в двух шагах отсюда.

Преступление было совершено на дороге между виллой Фонтанель и южным въездом в город.

— Для меня это нечто иное, — продолжал прокурор, подтверждая мнение, высказанное о нем Андреа. — Это дело меня весьма занимает, несколько недель назад я даже попросил о продлении моего пребывания в Н., отказавшись от нового назначения, чтобы иметь возможность продолжать наблюдение и, даст бог, настичь наконец виновного. Предпочитаю сидеть на хлебе и оливках в Н., играя в шахматы с самим бесом-убийцей, которому знакомы все щели, но не мои возможности, чем обжираться печеньем в министерстве, где я буду клевать носом, имея под началом несколько дюжин идиотов.

Подобная легкость и простота позабавили Жюльена. Они Напомнили ему об одном министре небольшого двора на севере Италии, жизнеописание которого он когда-то прочел. Продолжая в том же духе, прокурор взялся пересказывать ему другие преступления монстра, да так, словно речь шла о партии в шахматы, что разыгрывалась между ним и убийцей, чьи жертвы были лишь ничего не значащими пешками. Для него каждое новое преступление было личным вызовом, и он надеялся одержать однажды победу.

— Известно ли вам, что после первого убийства мы почти поймали виновного? Или, точнее, у нас в руках был почти виновный.

Мимо проходили женщины, которых они оба знали. Они раскланивались, прокурор был любезен с каждой, улыбался их мужьям. Жена его, страдающая ожирением, была нездорова. Между прочим он заметил, что она предпочла бы уехать с ним из Н., который был ей не по душе. Затем вернулся к рассказу о преступлениях, который он предназначал специально для консула, понимая, что тот не в курсе.

— Дело в том, что первое убийство, несмотря на внешнюю схожесть, очень отличается от последующих.

Оказалось, что началось все это не семь, а пятнадцать лет назад. Первые убитые оказались самыми взрослыми из жертв. Женщине не было нанесено никаких увечий. Садист лишь впоследствии усовершенствовал свою технику. В первый раз речь шла об адюльтере, и подозрение тут же пало на мужа. У того сперва не было никакого алиби. Кроме того, стало известно о наличии у него огнестрельного оружия, примерно такого, которое было пущено в ход, и он не мог объяснить, куда оно подевалось. Человек этот, принадлежавший к горожанам скромного достатка, был обвинен и взят под стражу. Он даже сделал признания. Затем одна важная персона объявила, что обвиняемый провел вечер в ее компании. И в самом деле, муж пострадавшей выполнял по случаю кое-какие работы для человека, так кстати заступившегося за него. Воспользовавшись этим, чтобы отпереться от своих показаний, подозреваемый утверждал, что оговорил себя под влиянием эмоций, питая ненависть к любовнику своей жены, которого он, без сомнений, желал бы видеть мертвым, но чтобы и впрямь убить сначала его, а затем жену... За неимением веских улик его выпустили на свободу. И все же поведение во время следствия, кутерьма с признанием и даже дружба, связывавшая его с подоспевшим к нему с запозданием на помощь покровителем все еще подозрительны. Второе преступление было совершено девять лет спустя, а затем они посыпались одно за другим. На этот раз у подозреваемого было алиби, однако интересно, что пущенное в ход оружие было тем же. В газете обнародовали характеристики оружия, и один фермер из округи сообщил, что продал его некогда мужу первой жертвы. Неподалеку от трупов была найдена смятая стодолларовая бумажка, лежащая так, что было ясно: ее бросили как нечто ненужное. Вряд ли можно было заподозрить обвиняемого в том, что он будет прогуливаться с подобными суммами и уж тем более их терять. Это было первое из тех вещественных доказательств, которые убийца оставлял на месте преступления, словно забавляясь тем, что запутывает следы или по крайней мере создает в глазах преследователей некий определенный образ.