Бессмертный город. Политическое воспитание - [53]

— Кто вам разрешил сесть?

Оскорбленный Жюльен возмутился. Разговор продолжался на повышенных тонах, и в конце концов Жюльену пришлось уйти; к его возмущению примешивалось еще и недовольство тем, что этот ресторан был под рукой, а теперь придется думать о другом. Было воскресенье, большинство ресторанов было закрыто, и они очутились в скверном бистро на Ратушной площади. Вокруг слышалась американская, английская, французская и вновь американская речь.

Жюльен пытался разговорить Анджелику, но она ограничилась лаконичными ответами. Он понял, что ей не хочется этим вечером возвращаться домой по причинам, о которых она молчала. По тем же причинам пришла она и к нему, проведя, как обычно, несколько часов у своей монахини. Он стал понастойчивее; не испугалась ли она чего-то? Она покраснела еще сильней и окончательно замолчала.

Затем он повел ее в кафе «Риволи». Опасаясь встретить там знакомых, иногда заглядывающих по воскресеньям в это привилегированное заведение, Анджелика вся сжалась в комок. В углу зала сидела галдящая компания парней и девчонок. Проходя мимо, Анджелика отвернулась; Жюльен понял: она не хочет, чтобы ее узнали. В кафе тоже было полно туристов и, кроме того, — это впервые бросилось ему в глаза — не было привычных лиц, словно н-ское общество спасалось от наплыва чужестранцев.

Они посидели, поговорили. Потом Жюльен предложил Анджелике проводить ее домой. Она опять покраснела и попросила разрешения переночевать у него.

— Вам не понять... — начала она, да так и не кончила.

Он и впрямь ничего не понимал. Но больше задавать вопросы не стал. Весь обратный путь они молчали. Дома она сама достала из шкафа белье и постелила себе на диване в гостиной. Затем уединилась в ванной комнате, где провела всего несколько минут. Вышла она оттуда в ночной сорочке до пят, которую захватила особой из дома. Под толстой тканью едва угадывались ее формы, однако худенькой ее назвать было нельзя. Отчетливо выделялась лишь грудь. Из-под рубашки виднелись ноги в чулках. Желая ей спокойной ночи, Жюльен чуть было не обнял ее по-отечески, как маленькую девочку, но в последний момент удержался. Ему казалось, что он может оттолкнуть, испугать ее.

Долго еще не спалось Жюльену в ту ночь. Он больше не вспоминал ни о самом преступлении монстра, ни о молчании, которым оно было окружено в свете. Не приходила на память и Лючия, с которой он переспал несколько часов назад. Мысли его были заняты Анджеликой. Он прислушивался к шорохам в соседней комнате, пытаясь уловить ее дыхание, но все заглушал уличный шум. В какой-то миг все стихло, он замер, но ничего не услышал. Сердце его билось. Он чуть было не встал. Увидеть, только увидеть, больше ничего. И вновь раздались громкие голоса, скорее вопящие, чем распевающие песню на мотив рока. Это были американцы, он еще раз подумал о том, что ненавидит их, и наконец заснул.

Когда он проснулся, завтрак был уже готов. Анджелика в фартуке сновала по квартире. Видимо, она не решилась еще раз воспользоваться ванной, и от нее слегка пахло потом, это взволновало Жюльена. «Белокурая и розовая», — подумалось ему. Он выпил три или четыре чашки очень крепкого чая и ушел на службу, не осмелившись поинтересоваться, останется ли она и на следующую ночь.

Консульство было взбудоражено до предела. Преступление на страстную пятницу занимало умы служащих — м-ль Декормон, шофера Джино и г-на Бужю — в гораздо большей степени, чем умы остальных жителей города. В страшном волнении пребывала г-жа Танкреди, француженка, вдова бывшего н-ского муниципального советника, которую Жюльен уже встречал в комнате своей секретарши. Она подошла к Жюльену, протянула к нему руки и воскликнула, что, если последуют новые преступления, она будет просить защиты у французского консульства. Из ее бессвязной тирады следовало, что она желает завещать Франции свою виллу на холмах со всеми коллекциями, но что завещание ею пока не оформлено и еще не поздно изменить решение.

— Я уже предупреждала однажды господина де Жуаньи: если вы ничего не сделаете для меня, я в свою очередь ничего не сделаю для вас. Но у бедняги своих забот был полон рот!

Жюльен попытался успокоить ее. В конце концов м-ль Декормон объяснила ему причину подобного волнения: оказывается, первое свое преступление, положившее начало последующим, садист совершил на дороге, пролегающей мимо имения г-жи Танкреди. Поскольку г-н Танкреди оказался первым на месте преступления, его некоторое время держали под подозрением. Позднее бывший муниципальный советник утверждал в личной беседе, что, если бы его хорошенько расспросили, он мог бы о многом рассказать. Власти же предпочли наброситься на несчастного мужа убитой.

— Бедняга Айгер, как будто он способен на такое!

Жюльен выразил удивление, услышав фамилию Анджелики. Тут на него изумленно воззрилась м-ль Декормон.

— А вы не знали?

Так Жюльену стало известно, что первой жертвой монстра оказался не кто иной, как мать Анджелики; до этого он думал, что та погибла в результате несчастного случая. Так, значит, отец Анджелики, булочник Айгер, и был тем человеком, которого подозревали и посадили на несколько месяцев в тюрьму! Самым трагичным во всей этой истории было то, что именно Анджелика — в ту пору ей было четыре года, она спала на заднем сиденье машины, в которой были убиты ее мать с любовником, — позвала на помощь, позвонив в дверь Танкреди.