Бессмертники - [4]
Остальные разбрелись кто куда. Дэниэл застыл у перил, руки в карманах, разглядывает двери. Саймон, пристроившись к Варе, встаёт на цыпочки и поправляет покосившуюся четвёрку. Клара куда-то убрела, но вскоре возвращается, становится рядом. Вокруг неё облако аромата — шампунь «Брек Золотая Формула», Клара неделями откладывала на него карманные деньги; вся семья пользуется «Преллом» — в тюбиках, как зубная паста, серо-зелёным, как морская капуста. Варя хоть и посмеивается над Кларой — как можно спускать столько денег на шампунь? — но в глубине души завидует сестре, пахнущей розмарином и апельсинами. Клара тем временем стучит в дверь.
— Ты что? — шикает Дэниэл. — Мало ли кто там живёт! А вдруг…
— Кто там? — Голос за дверью басовитый, неприветливый.
— Мы к гадалке, — робко произносит Клара.
Тишина. Варя стоит не дыша. В двери прорезан глазок, такой узенький, что не вставишь и карандаш.
За дверью слышен кашель.
— По одному, — командует голос.
Варя ловит взгляд Дэниэла. Они не были готовы к тому, что им придётся разлучаться. Но посовещаться они не успевают: щёлкает задвижка, и Клара — о чём она только думает? — проскальзывает внутрь.
Никто не знает точно, сколько времени нет Клары, — Варе кажется, много часов. Она садится на корточки, вжавшись в стену, колени к груди. Ей вспоминаются сказки про ведьм, как те заманивают детей и съедают. Страх, зародившийся в сердце, прорастает, пускает корни. Наконец дверь приоткрывается.
Варя вскакивает, но Дэниэл оказывается проворней. Сквозь узкую щёлку не видно, что делается в квартире, но слышна музыка — ансамбль мариачи? — и звяканье кастрюль на плите.
Дэниэл, уже стоя в дверях, оборачивается.
— Не бойтесь, — подбадривает он Варю и Саймона.
Но как тут не бояться?
— Где Клара? — спрашивает Саймон, когда Дэниэл исчезает за дверью. — Почему не вышла?
— Там, внутри, — заверяет Варя, хотя её мучает тот же вопрос. — Мы с тобой зайдём, а они там, Клара и Дэниэл. Наверное, просто… ждут нас.
— Зря мы всё это затеяли, — бурчит Саймон. Его золотые локоны прилипли ко лбу. Варя старшая, должна его опекать, но Саймон для неё загадка; одна Клара его понимает. Он самый молчаливый из них. За ужином сидит насупившись, глаза стеклянные. Зато шустрый как заяц! Бывает, идёшь с ним в синагогу, и вдруг оказывается, что идёшь одна. Подумаешь, что забежал вперёд или отстал, но всякий раз кажется, будто испарился.
Когда вновь приоткрывается дверь — как в прошлый раз, самую малость, — Варя кладёт руку Саймону на плечо. Варя не из храбрых: хоть она и старшая, но предпочитает зайти последней.
— Смелей, Сай. Заходи, а я тут покараулю, хорошо?
Непонятно, зачем караулить — в подъезде всё так же пусто, — но Саймон как будто приободрился. Откинув со лба завиток, он заходит.
Одной еще страшнее. Варя отрезана от сестры и братьев, будто смотрит с берега, как исчезают вдали их корабли. Надо было их отговорить. Дверь открывается снова. Над верхней губой у Вари выступила испарина, пояс юбки влажен от пота, но отступать уже некуда, младшие ждут. Варя толкает дверь.
Крохотная квартирка так захламлена, что в первый миг среди скарба не видно хозяйки. На полу громоздятся стопки книг, словно игрушечные небоскрёбы, стеллажи в кухне вместо продуктов заняты газетами, а на длинном столе свалены припасы — крекеры, сухие завтраки, супы в банках, разноцветные пачки чая всевозможных сортов. Игральные карты, Таро, астрологические схемы и календари — один с китайскими иероглифами, другой с римскими цифрами, третий с фазами Луны. На пожелтевшем плакате — гексаграммы И-Цзин, знакомые Варе по Клариной «Книге гаданий». Ваза с песком, гонги и медные кубки, лавровый венок; тонкие деревянные палочки с резным узором; чаша с камнями, к некоторым привязаны длинные куски бечёвки.
Лишь крохотный закуток возле двери расчищен от хлама. Здесь приютились складной стол и два таких же стула. Рядом столик поменьше, с букетом искусственных алых роз и раскрытой Библией. Вокруг Библии — два белых гипсовых слоника, свеча, деревянный крест и три статуэтки: Будда, Дева Мария, а третья с табличкой, где написано от руки: «Нефертити».
Варю захлёстывает чувство вины. В еврейской школе им рассказывали об идолопоклонстве, и она внимательно слушала, как рабби Хаим читал отрывки из трактата Авода Зара[8]. Знай родители, что Варя здесь, были бы недовольны. Но ведь и Вариных родителей, и гадалку — всех создал Бог, разве нет? В синагоге Варя исправно молится, но Бог никогда ей не отвечает. А ришика, если на то пошло, хотя бы ответит.
Хозяйка, стоя возле раковины, насыпает заварку в изящный металлический шарик. На ней свободное хлопчатобумажное платье, кожаные сандалии, голова повязана тёмно-синим платком; длинные каштановые волосы заплетены в две тощие косицы. Хоть она и грузная, но движения легки и точны.
— Где мои братья и сестра? — спрашивает Варя хрипло, стесняясь своего голоса, в котором сквозит отчаяние.
Женщина достаёт с верхней полки кружку и опускает туда металлический шарик. Шторы задёрнуты.
— Скажите, — просит Варя, на этот раз громче, — где мои братья и сестра?
