Бессмертники - [15]

— Хмм… работу? Лет тебе сколько?

Он расхаживает по залу: щёлкает выключателями, проверяет дым-машины.

— Двадцать два. Я мог бы стоять за стойкой.

Саймон думал, что это звучит солидней, чем «быть барменом», но, как видно, ошибся. Бенни, усмехаясь, подходит к стойке, расставляет табуреты.

— Во-первых, — отвечает он, — не ври. Сколько тебе — семнадцать? Восемнадцать? Во-вторых, не знаю, как там у вас, а у нас в Калифорнии нельзя «стоять за стойкой», если тебе нет двадцати одного, а я не хочу из-за смазливого новичка лишиться лицензии. В-третьих…

— Ну пожалуйста… — Саймон в отчаянии: если он не найдёт работу, а Герти продолжит его искать, делать нечего, придётся вернуться домой. — Я здесь недавно, и мне нужны деньги. Я на любую работу согласен — полы буду мыть, печати на руки ставить. Я…

Бенни делает ему знак замолчать.

— В-третьих. Если б я и взял тебя на работу, за стойку я бы тебя не поставил.

— А куда бы поставили?

Бенни молчит, упершись ногой в перекладину табурета. И указывает на одну из лиловых платформ, расставленных по залу через равные промежутки:

— Вон туда.

— Правда? — Саймон смотрит на платформы, каждая высотой больше метра и почти метр шириной. — И что я там делать буду?

— Будешь танцевать, малыш. Как думаешь, справишься?

Саймон улыбается во весь рот:

— Да, это я умею. И это всё?

— Да, это всё. На твоё счастье, Майки на прошлой неделе от нас уволился. Иначе у меня ничего бы для тебя не нашлось. Но мордашка у тебя славная, а в гриме… — Бенни наклоняет голову. — В гриме — да, будешь выглядеть старше.

— В каком гриме?

— А ты как думал? В пурпурной краске! С головы до пят! — Бенни достаёт из чулана веник и заметает следы прошлой ночи: гнутые соломинки, чеки, лиловый пакетик от презерватива. — Приходи к семи. Ребята тебе объяснят, что и как.

Их пятеро, у каждого свой шест. Ричи — сорокапятилетний старожил, мускулистый, стриженный по-армейски, под ёжик, — выступает за первым шестом, у окна. Напротив, за вторым, — Лэнс, выходец из Висконсина, добродушный, улыбчивый; над ним подтрунивают за канадский акцент. За третьим — Леди, трансвестит двухметрового роста; за четвёртым — Колин, тощий, будто поэт, с печальными глазами. Леди называет его исусиком. Адриан — смугло-золотой красавец, кожа без единого волоска — занимает пятый шест.

— Эй, шестой! — выкрикивает Леди, когда в гримёрку заходит Саймон. — Будем знакомы!

Леди чернокожая, скуластая, глаза тепло сверкают из-под густых ресниц. Все танцоры выступают в лиловых стрингах, лишь Леди разрешено носить кожаное платье в обтяжку — разумеется, пурпурное — и туфли на толстой платформе.

Она встряхивает баночку с пурпурным гримом:

— Развернись-ка, детка, я тобой займусь.

Адриан присвистывает, и Саймон послушно, с улыбкой поворачивается. Он уже успел напиться. Нагнувшись пониже, он трясет поднятым задом, и Леди визжит от восторга. Лэнс включает радио — группа «Шик», «Ле Фрик», — а Адриан достаёт из косметички тюбик пурпурного грима. Он красит Саймону лицо, наносит ему тональный крем вокруг ноздрей, на лоб, на мочки ушей. Когда они готовы, уже почти девять — время строиться и идти в зал.

Даже в столь ранний час клуб переполнен, и Саймон на миг слепнет. Даже в самых дерзких сан-францисских мечтах не смел он вообразить, что станет заниматься чем-то подобным. Если б не Кларина бутылка «Смирнофф», развернулся и удрал бы домой, как струсивший дублёр из научно-фантастического гей-порно. Но когда все расходятся по местам, Саймон становится позади платформы номер шесть. Леди, самая высокая, помогает каждому взобраться на стойку. Ричи, спортивный и мускулистый, скачет как мячик, размахивает кулаком, крутит в воздухе невидимое лассо. Лэнс простоват и обаятелен; вокруг его пьедестала уже толпятся поклонники — улюлюкают, подзадоривают, а он пляшет «автобусную остановку» и «прифанкованного цыплёнка»[16]. Колин, под кайфом от метаквалона, вяло покачивается. Иногда он, раскинув руки, водит ладонями, словно мим. Адриан двигает бёдрами взад-вперёд, поглаживает пах. Саймон, глядя на него, вот-вот кончит.

Леди подходит к нему сзади.

— Ну что, готов? Поднимаю? — шепчет она.

— Готов, — отвечает Саймон — и вдруг взлетает в воздух. Леди ставит его на пьедестал, крепко держа за талию. Когда она отпускает руки, Саймон замирает. Публика смотрит на него с любопытством.

— Поприветствуем новенького! — вопит через весь зал Ричи.

Жиденькие аплодисменты, свист. Всё громче музыка — АББА, «Королева танца». Саймон глотает воздух. Двигает бедрами влево-вправо, но пластики ему недостаёт, не то что Адриану, чувствует он себя скованно и неуклюже, как девочка-паинька на школьной дискотеке. Он пробует подражать Ричи, тоже прыгает — так получается более естественно, но слишком уж похоже на Ричи. Он машет рукой в сторону публики, поводит плечом.

— Зажигай, детка! — кричит чернокожий в белой майке и обрезанных джинсах. — Знаю, ты можешь лучше!

У Саймона пересохло во рту. «Расслабься, — шепчет у него за спиной Леди — она ещё не ушла на свою платформу — Плечи вниз». Саймон только сейчас понимает, что втянул голову в плечи по самые уши. Стоит их опустить, как и шея расслабляется, и ноги уже не такие деревянные. Он поводит бёдрами, запрокидывает голову. Он уже не подражает другим танцорам, а растворяется в музыке, и тело само находит ритм, как во время бега. Сердце бьётся часто, но ровно, будто электрический ток пульсирует от корней волос до кончиков пальцев, подгоняя его: ещё, ещё!