Бессмертие графини - [56]

Мне определенно стоило донести эту мысль до Иеронима!

Но прежде, чем я что-либо сказала, мой рыцарь обернулся ко мне.

— Твоя вина есть во всем этом, — все так же обманчиво спокойно проговорил он. — Ты должна была сказать мне. Нет. Ты была ОБЯЗАНА сказать мне. Если бы я только знал об угрозе, я возможно смог бы ее избежать. Был бы более аккуратен и осмотрителен. Но ты промолчала. А я мучился в этом чертовом подвале, спасаясь лишь воспоминаниями о тебе.

— Иероним, — я протянула к нему руки, но он лишь отвернулся.

— Не сейчас. Мне стоит побыть одному. Наверное, граф, вы в чем-то правы. Люди жестокие животные и они не имеют жалости. Значит, возможно, и нам не стоит жалеть их, — и с этими словами мой рыцарь покинул комнату.

***

Я понимала ненависть Иеронима.

Он перенес столько боли, что и не мог относится иначе к тем, кто похитил и пытал его. Вот только я и подумать не могла, что такое отношение перейдет не на отдельных людей, но и на все человечество в целом.

Я хотела последовать за ним. Хотела утешить его. Хотела забрать хотя бы часть его боли. Хотела принести ему покой и показать, что он важен мне.

Но граф не пустил меня.

— Малыш Фарго должен побыть в одиночестве, — сказал он, схватив меня за руку. — Оставь его. Главное, что он жив и снова с нами, а не обернулся кучкой пепла. Ведь правда?

И не давая мне ответить, граф прижал меня к себе, впиваясь губами в мои губы.

В эту ночь, когда моему чистому рыцарю так нужна была поддержка, я предавалась грязной страсти.

Иероним, разочарованный и одинокий, переживший две недели сущего ада, каждая секунда которого была наполнена болью, слушал то, как забыв себя, я зову графа.

А я, осознавая, насколько опасно для его души одиночество, не смогла отказать тому пламени, что вселял в меня мрамор тела моего красноглазого дьявола.

После этого Иероним поменялся окончательно.

И если сразу после его возвращения у меня еще оставался шанс найти его прежнего, то граф стер его, оставшись в ту ночь рядом со мной и заставляя меня забыть обо всем, кроме его прикосновений.

Когда же на следующий день граф покинул мои покои, я поспешила поговорить с Иеронимом. Пускай последние его слова и вызвали во мне страх, но я верила, что он по-прежнему остается моим рыцарем, тем, кто хотел спасти меня от графа, чистым, добрым и светлым.

— Ольга? — удивленно вскинул брови он, когда я вошла.

Как и вчера, голос его звучал безразлично, точно две недели у охотников забрали все его эмоции.

Сейчас он стоял в одних брюках, и если прежде он бы засмущался от того, что я застала его в таком виде, то теперь Иероним лишь спокойно накинул рубашку и неторопливо застегнул пуговицы.

— Иероним, — я замялась, не зная с чего начать. — Я… я хотела поговорить.

— О чем же? — он выгнул бровь. — Я думал, что вчера сполна удовлетворил ваше любопытство.

— Иероним, ты должен выслушать меня… я виновата, что не предупредила тебя. Я надеялась, что ты никогда не столкнешься ни с чем подобным, но те люди что поймали тебя… думаю, их подослал граф… он сделал это нарочно.

— Граф? — взвился Иероним, наконец изменив своему показному безразличию, что так пугало меня. — Так с чего ты вчера кричала, как продажная девка, если думаешь, что их подослал граф?

— Ты не понимаешь… я не… — попыталась все объяснить я, но Иероним не дал мне такой возможности.

— Остановись, Ольга! Просто прекрати это! — он подскочил ко мне, и схватив за руки, прижал к стене. — Хватит лгать мне!

— Иероним…

— Я поверил тебе! Я пошел за тобой, желая помочь! Я дышал ради тебя, я умер ради тебя, я терпел графа ради тебя! Я стал демоном, чтобы быть рядом! Я ЛЮБИЛ тебя, Ольга! ЛЮБИЛ! И все ради того, чтобы ночами ты трахалась с тем, кто сломал тебе жизнь? — он сжимал меня до боли, и будь на моем месте человек, то он, пожалуй, раскрошил бы ему все кости.

Но я не пыталась вырваться, потому что он имел на это право. Ведь слова его были правдой.

— Ты солгала мне, прося о помощи! — продолжал кричать Иероним. — Тебе никто не сможет помочь, ведь ты не хочешь этого! Ты любишь его, хотя мне говорила, что он ужасный!

— Иероним, но это не так…

— Хватит! Я слушал тебя достаточно! Ты вообще представляешь, что они делали со мной? Ты думаешь, я рассказал все? Ты думаешь, что словами можно описать ту боль, когда эта проклятая трава изнутри сжигает твои внутренности? Ты действительно думаешь, что две недели АДА могли пройти без последствий?

— Я жила в аду тридцать с лишним лет, а после умерла, чтобы вновь вернуться в него.

— И это ты называешь АДОМ? Из твоей спальни доносятся вовсе не крики боли! Все, что было прежде я знаю с твоих слов, но с тех пор, как мы живем все вместе, я не заметил, чтобы ты особо мучилась!

— Это все граф, он…

— Может граф и самое жестокое существо на свете, но он ни разу не солгал мне, в отличие от тебя. И я начинаю склоняться к тому, что в его словах есть доля истины. Люди действительно жестоки. И они творят жестокость ради самой жестокости. Две недели я узнавал это на себе, в то время пока ты трахалась в свое удовольствие и даже не думала искать меня!

— Это не…

— Молчи! Каждый раз, когда в меня втыкали нож, я повторял твое имя. Когда меня обливали отваром руты, я твердил про себя, что нужен тебе. Я верил, что без меня ты не сможешь. И пусть я не знал, кто меня схватил, я думал, ты ищешь меня. Я считал, что нужен тебе. Нужен, чтобы ты могла противостоять графу, нужен, чтобы ты освободилась от него. Каждый раз, когда боль становилась невыносима и я хотел умереть, я вспоминал твое лицо и то, как ты прекрасна. Они не смогли бы выжечь мою любовь к тебе, но ты сделала это сама. Ты могла предупредить меня. Ты могла избавить меня от боли. Но вместо этого ты промолчала, а после спокойно пошла трахаться с тем, кого просила помочь убить. А может, теперь уже я мешаю тебе? Может поэтому ты не рассказала мне об охотниках, чтобы я дал тебе пожить с графом?