Бессмертие графини - [52]

Да и мне не было что сказать. Потому что слова графа были точны и били прямо в цель, хоть и извращали существующую реальность.

— Вот видишь, — по своему воспринял молчание граф. — Это закон природы. Сильные неровня слабым, как крестьяне неровня аристократии. А мы неровня людям. Это даже не жестокость. Это истина, которую просто нужно принять. А вот если ты хочешь увидеть настоящую жестокость, то тебе стоит обратиться именно к людям. Как бы это ни звучало, но люди более жестоки, чем мы.

— Невозможно, — от возмущения Иероним подскочил на ноги. — Как люди могут быть более жестокими, если мы стремимся убить их и это, как вы сами говорили, заложено в нашей природе?

Да, с учетом пристрастий графа к изощренным пыткам, его слова звучали крайне смешно и нелепо. Хотя, стоит отметить, маленькое хобби графа видели только мы с Викторием. После того как появился Иероним, граф не спешил приводить своих «гостей», хотя и предупреждал моего рыцаря о подобном в самом начале. Но за все время он даже никого не убил при нас, уходя на охоту за пределы замка и возвращаясь лишь с легким запахом крови.

— Разве волк жесток, убивая овец? Разве желание жить — это жестокость? — вопросом на вопрос ответил граф.

— Нет, но…

— Никаких но, малыш Фарго. Волк просто делает то, что должен. Потому что он не хочет умереть с голоду. Так и мы желаем убивать ради жизни. Потому что мы созданы такими. Люди же жестоки потому, что они люди. Если ты поймаешь человека и убьешь его, то это будет ради твоей жизни. Если же люди поймают тебя, то они убьют ради желания.

— Нет! — снова подскочил Иероним. — Вы не правы! Они могут сделать это лишь из-за страха.

Почему, но почему он просто не мог молчать?

Ведь то, что он спорил означало то, что он слушает. А если он слушал, то мог и услышать.

Хотел он того, или нет, но мысли графа постепенно отпечатывались в его идеальной вампирской памяти, поджидая подходящего случая.

— Из-за страха? — усмехнулся граф. — Нет. Они скажут, что сделали это из-за страха, но на самом деле это будет вовсе не страх. Даже если ты будешь измученный и беспомощный лежать под губительными лучами солнца, никто из них не поможет тебе, а наоборот. Потому жестокость — вот настоящая природа людей. Потому что они все одинаковы. Люди убивают друг друга не задумываясь. Ради золота, ради власти, ради мести. Ради удовольствия. Так зачем жалеть ИХ, если они не пожалеют ТЕБЯ? Наоборот, забрать твою жизнь им будет в радость.

— Мы тоже были людьми… — замялся Иероним.

— Все что было — то прошло, — отрезал граф. — Теперь мы дети ночи. Сильные, неуязвимые и опасные хищники, стоящие выше людей.

И снова Иероним не нашелся, что ответить.

— Жестокость в природе людей. Взять хотя бы того же самого ГригорияVII. Казалось бы, служитель церкви, но как он был жесток к своим противникам, как был готов послать сотни рыцарей на смерть в борьбе за выдуманные ценности веры… — граф плавно перешел к обсуждению предыдущего папы, и Иероним тут же включился в диалог, с явным облегчением оставив неприятную тему.

Хотя правильней было бы просто не отвечать.

Время и скука служили графу верными помощниками в достижении его цели — Иероним слушал его слова и менялся, и я пыталась, но ничего не могла поделать с этим, потому что граф умел убеждать куда лучше меня. Не знаю, сколько времени это длилось и могло бы продлиться еще — став вампиром я постепенно разучилась считать дни.

Но Иероним пропал.

В одну из ночей, после очередного разговора с графом, в котором тот снова рассказывал о жестокости и непримиримости людей, Иероним вышел на охоту. Я хотела пойти с ним, как часто это делала прежде, но граф пришел ко мне, и я не смогла устоять перед белым мрамором его совершенного тела, которое даже спустя тысячелетия разжигало бы во мне страсть.

На утро мой рыцарь так и не вернулся. Когда наступил рассвет, а Иероним все еще не переступил порог замка, я всерьез заволновалась. Куда он мог запропаститься, если обычно мы ходили в несколько близлежащих деревень? Скорости вампира вполне бы хватило чтобы вернуться из любой из них.

Впрочем пока на дворе стоял день, я ничего не смогла бы сделать — солнце было губительно для меня почти так же, как и для него. Граф же лишь отмахнулся на мою просьбу.

— Может он загулял с какой-нибудь девкой и опомнился слишком поздно, а теперь пережидает день у нее в погребе? — усмехаясь, предположил граф. — Не стоит беспокоиться раньше времени. Он еще так молод и мог найти себе массу развлечений, которые задержали бы его.

Отчего-о мысль о том, что мой рыцарь действительно мог отвести на сеновал какую-нибудь крестьянку, больно кольнула мне сердце. Я слишком привыкла, что Иероним был только моим.

— Тебя это расстраивает? — граф, столько лет проживший рядом со мной, легко заметил перемену в моем настроении. — Я много раз говорил ему, что тебя следует забыть, пускай ты и разбила его сердце. Да и в конце концов, он мужчина и ему свойственны мужские потребности. Я рад, что он внял голосу разума.

Конечно, я смотрела на Иеронима только как на сына, но с эгоизмом своим поделать ничего не могла. Да и успокаиваться пока было рановато.