Бессмертен лишь человек - [20]
А р к а д и й. Я? (Помолчав.) Может, ребята напишут?
К а р т а ш о в. С какой стати? У вас сын там, у меня жена, а у ребят все дома. Пишите.
А р к а д и й (не сразу). Придется. (Берет записную книжку и карандаш.) Вот уж кто не мастак писать письма, так это я, да и лень. Вечные неприятности с домашними из-за этих писем. Хорошо тому, у кого секретарь. А что писать-то?
К а р т а ш о в. Вот и я думаю, что писать.
А р к а д и й. Мне бы сесть. Можно? (Опускается на землю.) Две ночи глаз не смыкал, из сил выбился. Хорошо… без подстилки, сухо. А с подстилкой худо: она мокрая, солома-то преет, испарения… (Дремлет.)
Карташов берет у него из рук записную книжку.
(Очнулся.) Посижу чуток да и пойду обратно.
К а р т а ш о в. На подстилку? Могу предложить вам тюфяк.
А р к а д и й. Тюфяк? (Тоном шутки.) Можно и тюфяк, если нет перины. Сюда принесут? (Встает.)
К а р т а ш о в. Зачем же сюда, пойдите в укрытие, тут два шага. Прошу.
А р к а д и й (не сразу). Обо мне тут, вижу, заботятся.
Карташов и Аркадий уходят. Доносится голос Бережного.
Он поет:
Подходят Б е р е ж н о й и К а т ю ш а.
Б е р е ж н о й. Эх, ночь хороша — помирать не надо. В такую ночь пасти бы лошадей или скирдовать снопы. Смотри, смотри, комета!
К а т ю ш а. Это метеор.
Б е р е ж н о й. Поймать бы его на лету и остудить в море. Устала или хандришь?
К а т ю ш а (не сразу). Хандрю.
Б е р е ж н о й. Идем побродим. Как рукой снимет.
К а т ю ш а. Поздно.
Б е р е ж н о й. Вечно у вас отговорки: поздно, рано, пурга, метель, дождь, насморк. Да по мне хоть холера, если я люблю…
К а т ю ш а. Тише… Не кричи…
Б е р е ж н о й (горячо, но тихо). Но ведь это правда… Совсем голову потерял, а ты — ноль внимания. Ты хоть скажи: да или нет?.. Ну хоть кивни.
К а т ю ш а. Нет.
Пауза.
Б е р е ж н о й. Я знаю, ты любишь капитана и воображаешь, что никто этого не замечает. За ним бы ты пошла в огонь и в воду, да, на твою беду, он женат. Ну чем я хуже капитана? Ростом, что ль, не вышел, характер плох или нос картошкой?
Идет А р к а д и й. Его конвоирует т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц.
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Полундра!
Б е р е ж н о й (приглядывается к Аркадию). Незнакомая личность.
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Стой!
Аркадий останавливается.
И не шевелись. Спички есть?
Б е р е ж н о й (дает прикурить). Откуда у тебя си гареты?
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Возьми парочку. Еще одну возьми. Бери-бери.
Б е р е ж н о й. Где взял?
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Трофейные. У дельфина отнял.
А р к а д и й. Выходит, я дельфин.
Б е р е ж н о й. Как это?
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Не знаю, дело темное. Принес от Штейнера письмо. Не читал? Да ты отстал от жизни. Тогда нам и говорить с тобой не о чем. (Аркадию.) Вперед.
К а т ю ш а (вдогонку). Эй, товарищ, как ваша фамилия?
А р к а д и й (обернувшись). Моя? Бетелев. Что-то знакомый голос.
Т р е т и й к р а с н о ф л о т е ц. Прекратить разговоры! (Уводит Аркадия.)
Б е р е ж н о й. Бетелев? Твой родственник?
Катюша порывается бежать за ними. Замерла, прижав руки к груди.
Кто это?
К а т ю ш а. Отец… Это мой отец!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Пустой снарядный погреб, приспособленный под гауптвахту. Просторное квадратное помещение с железобетонными сводами, без окон. Белые потемневшие стены — голые. К стенам железными прутьями прикреплены нары для лежания. Посередине стоят круглый лакированный стол с фигурными ножками, очутившийся здесь явно случайно, и две табуретки. На столе тускло светит керосиновый фонарь. Две полки заняты: на одной спит Г у д ы м а, на другой, ворочаясь с боку на бок, лежит А р к а д и й. Гудыма вскрикивает во сне, опять ложится, перевернувшись на другой бок, лицом к Аркадию. Тот сделал вид, что спит.
Г у д ы м а (приподняв голову). Спишь? Спи. Это единственное место у нас, где можно поспать. (Старается лечь поудобнее.) Не успеешь глаз сомкнуть, как опять просыпаешься. Жестко, что ли? (Ложится.) Еще отдохну часик-другой, пока там начальство решит мою судьбу. (Пауза. Ворочаясь.) Спит, счастливчик. Видать, на душе спокойно. А у меня, приятель, на душе муторно. (Пауза.) У него разговор с нашим братком короткий — в трибунал. Ну и наплевать! Все равно всем нам тут крышка. (Задумался.) В трибунале тоже крышка. Подведут статью — и в расход.
Аркадий заворочался, как будто проснулся.
Спишь или не спишь?
А р к а д и й. А?..
Г у д ы м а. Спи-спи. До утра еще далеко. Не буду тебе мешать. (Отвернулся.)
Пауза.
(Повернул к Аркадию голову.) Семья-то твоя уцелела?
Молчание.
Как будто стенке… Боится меня, что ли? Скажи, как тебя зовут?
А р к а д и й (недовольным тоном). Аркадием.
Г у д ы м а. Темный ты человек и, видать, прохвост порядочный. (Отвернулся.)
А р к а д и й (встает). Больно скоро о людях судишь. На себя оглянись.
Г у д ы м а. Против меня уже поставлена точка. (Чертит в воздухе крест.)
А р к а д и й (не сразу). За что?
Г у д ы м а. За что?.. Вот в этом все и дело — за что. Сказал начальству, что хочу жить.
А р к а д и й. А кому охота помирать? Наш отделенный все нам втолковывал: здесь каждый камень священный, каждый камень полит кровью наших предков. Умрем у этих камней — уря. А что такое камень? Камень — он и есть камень, а человек — живое существо. Ф-фу — и нет человека. А камень лежал, лежит и еще будет тысячу лет лежать. А на что он годится?