Бессильный чемпион. Тома 1 и 2 - [5]

Смотрю в ее светло-голубые глаза с темно-серой каймой. Мир другой, и сама Оля другая, а глаза те же — живые, наполненные здоровым и ясным блеском, в оправе длинных черных ресниц. Интересно.

— Нам незачем драться. Тогда тебя целовал не я.

— Не гони! — рычит она.

— А сейчас — я, — резко хватаю ее за голову обеими руками, притягиваю к себе и целую. Вкус коралловых губ завладевает мной — и, кстати, он намного слаще шоколадного мороженого. Намного приятнее.

Она пробует вырваться — но слабо, и не выходит. Мои губы опаляет трепещущий жар, и готов поспорить, ее тоже. Один костер на нас двоих. Одно пламя, одна близость на два разных мира. Закрываю глаза, но последним, что вижу — как она тоже опускает веки. Окружающий нас шум — гудки автомобилей, лай собак, свист поднявшегося ветра — тонет в безмолвии между мной и ней. Растворяется в ускорившемся стуке наших сердец. Может, Оля не узнает, никогда не узнает меня, но… избить точно захочет еще сильнее! Ой, блин! Пора делать ноги!

— До скорого, — скидываю ее ослабевшие руки с груди и прыгаю в автобус.

Как раз вовремя — двери закрываются прямо перед моим носом, и железный удар сотрясает весь салон автобуса. Пассажиры испуганно вздрагивают. Трогаемся, сквозь приоткрытое окно слышу:

— Опять? Ты опять сделал это? Все! Ты — покойник! Слышишь? Артем Бесонов — я лично тебя урою!

Машу на прощание рукой, и это раззадоривает Олю кричать еще громче.

— Бесссоно-о-ов!

Постепенно стройные фигуры девушек на остановке уменьшаются и исчезают, следом утихает и сердитый крик. Я выдыхаю — фу-у-ух, оторвался. Улыбка долго не сходит с моего лица, так что мимические мышцы начинают болеть. Лене, конечно, со стороны Оли ничего не угрожает. Та и так чувствовала себя неловко из-за наезда перед сестренкой. Правда, поцелуй ей крышу снес напрочь — орала на всю улицу уже никого не стесняясь. Хе-хе, Кали такая Кали. Когда мы рвали в клочья орды кротосов, она была такой же безудержной.

Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.

* * *

— Вот урод! — Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку — Своло… — Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется. — Негодяй, короче.

— Странно он был как-то одет, — задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. — Как будто в домашние футболку со штанами.

— Братик в них по больнице ходит, — кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова бы не смела ее трогать.

— В больнице? — вскидывает голову Оля. — Он лежит в больнице? Что-то серьезное?

— Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.

Рита переглядывается с Олей.

— Так значит, швы на его лице — это не после Игр? — спрашивает Рита. — Это из-за аварии?

— Ага.

Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ — нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?

— Вы только сильно не бейте братика, — просит вдруг Лена. — После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.

Есть — избить инвалида.

Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.

— Я не буду его бить. Обещаю, — успокоить девочку — все, что она теперь может. — Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?

— Зачем тебе? — прищуривает глаза Кира.

— Хочу извиниться, — Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.

* * *

Вечером мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые — выбирайте что больше нравится.

— Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? — скучающе бросает кадр в белом пиджаке.

— Блондинка с надменным лицом? — уточняю. — Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.

— Ты гон не гони! — пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. — Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.

С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов — разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет — молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.

— У меня доказательства есть, — тянусь за отнятой камерой — в тумбочку ее убрал.

Третий гость — жирдяй в обтягивающей водолазке — шагает прямо ко мне. Хрустит жирными кулаками. Ммм, странно — казалось бы, его пальцы так заплыли прослойкой, что звукоизоляция вокруг костяшек стопроцентная, ай нет.

— Борь, походу, паря не поймет никак, — мычит жирдяй. — Давай поучим?

— Поучим-поучим, — кивает «белый пиджак». — Но не здесь — а то больница, место социально значимое. Сбегутся еще на шум доктора, зачем их отвлекать? Выйдем-ка для начала. Крысеныш, сам пойдешь?

— Сам, — пока что махнул я рукой на милое обращение к себе. В соседней палате тяжелобольные спят — не хочу никого растревожить.