Беспризорник Кешка и его друзья - [57]

— Тут и почивает конопатенький. Царствие ему небесное, — старик снял шапку и троекратно перекрестился.

— А где же крест, дедушка? — спросил кто-то из мальчиков.

— Э-э… Война, хлопчики. Только енералам кресты ставят. А он, конопатенький, ничейный. Опосля войны кресты, может быть, поставят.

Ребята осторожно, будто боясь нарушить покой усопшего, подошли к могиле, где был похоронен их товарищ, окружили ее, сняли шапки. Детские головы обдал холодный зимний ветер. Каждый потихоньку всхлипывал. Кешка, стоявший рядом с Корешком, слышал, как тот сквозь зубы приговаривал:

— Ваньча, Ваньча… Братишка… Чо ты… так быстро?

Слезы беспризорников растрогали кладбищенского сторожа, хотя он ежедневно видел похороны и привык к ним. Старик покряхтел и узловатыми пальцами стал оправлять могилу.

Ребята покрасневшими от холода руками тоже принялись выравнивать свеженасыпанный холм.

— Прощай, Ваня, — сказал, выпрямляясь, Кешка. Голос у него срывался и дрожал. Он слизнул с губ соленую слезу. — Мы тебя не забудем, Ваня.

— Прощай, Ваньча, прощай, — вторили простуженными голосами Лу и Корешок.

— Царствие тебе небесное, паренек, — вытирая увлажненные глаза, произнес сторож. Он перекрестился, надел кое-как шапку, еще больше сгорбился и пошел петляющими шагами к себе в сторожку. За ним потянулись, ежась от холода, беспризорники.

Северный ветер крепчал. Мела поземка, заметая Ванькину могилу и сбивчивые ребячьи следы…

Кешкина ошибка

1

Накануне была оттепель. За ночь на голых ветвях тополей наросла пушистая изморозь, и сейчас они искрились от прикосновения солнечных лучей.

Через Налетова Сидорыч узнал о беспризорниках. Он послал на «Зеленый Остров» кочегара со своего паровоза, и тот в это утро привел ребят в дом машиниста. Сидорыч раздел их, отогрел возле печки, расспросил, кто они, откуда, потом усадил за стол и угостил кукурузной кашей.

Корешок, радуясь теплу, старался наесться досыта. Он исподлобья обводил всех хитроватыми глазами, и если Сидорыч не смотрел, зачерпывал деревянной ложкой побольше каши и быстро жевал.

— Что же вы собираетесь дальше делать? — спросил Сидорыч.

— Ничего. Шататься будем по базарам, и все… — ответил Лу.

Корешок перебил его.

— Шататься будем, пока наши не придут. А потом не будем шататься. В партизаны запишемся. Матрос Дошлому обещал.

«До прихода партизан вы пропадете от голода и холода», — подумал машинист. Он осторожно расспросил ребят о листовках, а потом сказал:

— А что, ребята, если вы останетесь у меня?

— Насовсем? — обрадовался Корешок, чуть не поперхнувшись кашей.

— Дальше будет видно, — ответил машинист, и его лицо посуровело. — Моя жена все еще не приехала из деревни. А мне одному скучно, да и за домом некому посмотреть, пока я езжу. Чем шататься по рынкам, живите пока у меня. Я сегодня уеду, а вы хозяйничайте. Да смотрите, чтобы дом не сожгли. И чтобы никуда не уходили. Если кто придет и будет спрашивать, так и скажите, что уехал на паровозе. А как вернусь, тогда и поговорим. Согласен, Кеша?

— А вы скоро приедете? — спросил Кешка.

— Скоро. Дня через четыре. Но вы духом не падайте. Я вам оставлю крупы кукурузной и хлеба. Дрова в сарае. Сидите себе в тепле. Что вам еще нужно?

Ребята рады были предложению Сидорыча и заверили его, что не спалят избу. Машинист вечером уехал, а Кешка, Корешок и Лу остались хозяйничать в его доме.

2

Прошло три дня, прошел четвертый, а машинист не возвращался. Ребята загрустили. Первое время теплая и относительно сытая жизнь их радовала, но к концу пятого дня им надоело сидеть дома, и они сходили на вокзал, где узнали, что будет ярмарка.

В воскресенье спозаранку мальчики пошли на базар. Наевшись кукурузной каши, оставшейся с вечера, они шли не торопясь, время от времени перебрасываясь малозначащими словами. По дороге заглядывали в кюветы, под заборы, и когда кто-нибудь из них подбирал скомканную бумажку, остальные смотрели — нет ли там чего-нибудь интересного. Корешок в мусоре, выброшенном лавочником, нашел сломанные ножницы и закричал:

— Чур, не делить! Чур, это мое!

Лу позавидовал Корешку, несколько минут рылся сам, но ничего не нашел. А Корешок уже запрятал находку в карман.

Мальчики переходили с одной улицы на другую, осмотрели несколько мусорных ящиков и остановились возле витрины продуктовой лавки.

— Эх, вот эту бы колбасу к нашей каше, — сказал Лу, показывая на выставленные в витрине колбасные муляжи, блестевшие свежей восковой поверхностью.

Сытый Корешок вытащил из оттопыренного кармана небольшой осколок зеркала, посмотрел в него и спросил у Лу, показывая на свою шапку с неподвязанными ушами:

— Идет?

— Как корове седло! — засмеялся тот.

— Сам ты корова с седлом! — рассердился Корешок и поправил шапку чуть набок, с фасоном.

Ребят нагнала хлебная повозка. На козлах сидел старик, понукая гнедую лошадь. Как ни заманчив был далеко разносившийся запах свежеиспеченного хлеба, мальчики за этой повозкой не пошли, зная, что «Бородач», как звали они возницу, сам нагружал и сам выгружал булки, а все крошки из ящиков выметал и забирал с собой. У кондитерской остановилась другая повозка. Этот возница давал изредка ребятам хлеб, и они обрадовались.