Беспризорник Кешка и его друзья - [56]

Довольные ребята спрыгнули с паперти на снег и побежали к выходу. На добытые деньги они решили купить еды для Ворона и для себя, а для доктора попытаться достать денег в воскресный день.

В первой же лавке Кешка заказал себе три бутылки фруктового квасу.

— А тебе чего? — спросил у Лу продавец.

— Мне такого, как у него, и столько же.

Хозяин поставил на прилавок шесть бутылок и у всех открыл пробки.

Первые стаканы мальчики выпили залпом. Третьи уже не допили и поглядели друг на друга.

— Я не выпью. Пей, — предложил Кешка.

— Я и свой-то не осилю. По две бутылки лишних взяли, — сокрушенно ответил Лу.

По лицу хозяина скользнула довольная усмешка… Мальчики вышли на улицу, жалея, что не рассчитали своих сил и зря потратились.

На оставшиеся деньги Кешка решил купить колбасы. Ребята зашли в лавку.

— Дядя, дай нам колбасы. На́ тебе деньги, — Кешка протянул монеты.

— Сколько же вам нужно колбасы? — усатый приказчик в белом фартуке с кожаными нарукавниками поднял пушистые брови.

— Фунт. Или три фунта. Верно, Лу?

Приказчик посмотрел на монеты, потом на мальчиков и заметил:

— Денег мало, а вы просите целых три фунта!

— Ну тогда давай обрезков. Только чтоб был кусочек от охотничьей колбасы. Верно, Лу?

Китайчонок кивнул.

— Обрезков можно, но тоже немного, — приказчик стал собирать с прилавка куски. — Тут вам будет и кусочек настоящей охотничьей.

Схватив покупку, мальчики побежали на «Зеленый Остров».

Когда ребята подбегали к ресторану «Суйфун», они уже издали увидели стоявшего под деревом Корешка. Он тер кулаками глаза и плакал. Кешка и Лу почувствовали неладное.

— Корешок, чего ты? — встревоженно спросил Кешка.

— Ваньча… наш по-мер… — всхлипывая, ответил Корешок.

Ребята были ошеломлены. Кешка уронил на снег колбасные обрезки. Спазмы сдавили горло Лу, глаза наполнились слезами. Он не мог выговорить ни слова и заплакал навзрыд, закрывшись замусоленной шапкой. Кешка, опустив голову, тихо пошел к пролазу, желая увидеть умершего друга, с которым делил горести и радости.

— Дошлый, не ходи, — сквозь слезы проговорил Корешок. — Его там уже нету. Он там уже не лежит. Его увезли в мертвецкую…

Кешка остановился около пролаза, приткнулся плечом к стене и не двигался с места. Потом поднял голову и взглянул на плачущих друзей. «Ну чего вы ревете, как девчонки?!» — хотелось сказать ему. А у самого глаза все больше и больше увлажнялись. Он напрягал силы, чтобы сдержать слезы, но против его воли рыдания упрямым комком подступали к горлу. Не выдержав, Кешка потихоньку всхлипнул и отвернулся.

Через несколько минут, оправившись, он спросил:

— А кто сказал, чтобы его увезли?

— Я… я… поз-вал… оттуда дяденьку… — Корешок показал рукой за речку, слезы скатывались по его щекам. — Из… изо рта пош-ла-а кровь… Он перестал дышать… А… а потом приехала повозка… Из этой самой, по-кой-ницкой и… увез-ла-а… Где он лежал, всю ночлежку… залили такой вонючей из-вест-кой… такой смердячей…

3

Прошло три дня. Кешка, Лу и Корешок никак не могли смириться с мыслью, что их друга Ворона нет в живых.

— Мы сами положим его в ямку. Сами выкопаем ему ямку, — предложил Корешок, и остальные с ним согласились.

Ребятишки пошли в кладбищенскую мертвецкую, чтобы справиться о покойнике. Они поднялись на крыльцо сторожки и постучали в дверь. Она отворилась, и вышел старик.

— Э-э, что вам, хлопчики? Что пожаловали? Дюжий мороз загнал? — участливо заговорил старик. — Носы нужно греть: морозно. Ух, как морозно!

— Нет, — ответил Кешка, — тут привезли нашего Ворона. Он помер. Мы хотим сами, сами хотим захоронить. Верно, Лу? Верно, Корешок?

— Э-э… какого дня скончался? — осведомился дед.

— Три дня назад, — ответил Ленька.

— Не знаю, тут каждый день хоронют. Может и был такой. А что он, ничейный малый?

— Как ничейный? Наш. Это Ванька, — возразил Корешок. — Он с нами шатался.

— Ну, как это? Э-э… бездомный? — уточнил старик, почесывая сивую бороду.

— Так, как и мы… про-про-летари-и, — пояснил Лу.

— Он такой… в кожаном картузе. Он из наших, — продолжал Корешок, глядя лучистыми глазами на деда.

— Седни закопали всех ничейных усопших, и малец был конопатый.

— А как он одет был? — допытывался Кешка.

— Как есть начисто, в чем мать родила. Энтих, ничейных… э-э… так и закапывают бесштанными и без смертных рубах. Тут поглядите, может, признаете одежонку, — сторож повел ребят в сарай, и там среди разного тряпья, облитого известью, они узнали тужурку и Ванькину кожаную фуражку.

— Это он носил, — заплакал Корешок, вытирая горькие слезы длинным рукавом.

— Дяденька, покажи его могилу, — попросил Кешка.

— Я-то могу, хлопчики… — уставился старик на Кешку. — Не енерал, и папки и мамки у него нету. Значит их… э-э-э… прямо и кладут в общую — братскую, зараз по два — три али пяток… сколь будет.

— Ну, покажи общую могилку, — настаивал Лу. — Покажи, дедка!

— Раз уже той, то пойдемте, родимые. Эх-ма, божий свет такой. Горе, оно для такого люда… э-э-э… Бедняк быстро идет — беду нагоняет, бедняк идет помалу — беда его нагоняет, — бормотал старик, ведя мальчиков к могиле.

Ребята шли между унылых покосившихся крестов, богатых каменных надгробий, обогнули высокий памятник и подошли к свежезасыпанной могиле.