Беспощадная страсть - [96]

— Сатир, извини, но мне кажется, что ты переходишь границы! — вмешался вдруг Газават. При всей его сексуальной расторможенности бандита покоробил этот разговор.

— Да какие границы! — Север сделал вид, что не понял Николая. — Мне ее хахали в один голос твердили — она покруче любых наркотиков!

— Могу себе представить… — пробормотал Газават, вспоминая Милкин танец.

— Не можешь! — заявил Белов. — Не можешь, пока не попробуешь! Я и сам не могу себе представить…

— Да заткнись ты, Сатир! — яростно выкрикнула Мила. — Скотина! Не твое дело, какая я в койке, ясно?! Ясно тебе, свинья?!

— Ясно… — притух Север.

— А вообще он у меня хороший, — сказала Мила Газавату, словно оправдываясь за брата. — Очень меня любит. Он за меня кого хошь убьет. Мне даже иногда его жалко, что он меня так любит. Трахнуть-то не может… И бабу себе нормальную найти не может — психологического контакта не получается. Дерет каких-то блядей… А душой весь на меня нацелен…

— Гляди, Гюрза, я могу и приревновать! — хохотнул Газават.

— А у тебя еще нет права меня ревновать! — тотчас выпустила когти Мила. — Сначала завоюй девушку, получи ее согласие быть твоей, а уж потом — ревнуй!

— Вот так, да?

— Именно так! И никак иначе! — отрезала Мила.

Впрочем, она тут же сменила гнев на милость.

— А ревновать меня к брату глупо, — сказала девушка мягко. — Никогда у нас ничего не было и не будет. Мы не извращенцы. Знаешь, Коля, а у тебя есть шанс завоевать меня… Ты мне сразу понравился. Да и замуж мне пора. Я хочу, чтобы Сатир от меня освободился. Может, тогда и он женится…

— Значит, у меня есть надежда? — спросил Газават насмешливо.

— Есть, есть, — закивала Мила. — Только прежде ты должен полюбить стихи. С человеком, глухим к поэзии, я вообще никакого дела иметь не желаю! Ты мне обещаешь, что полюбишь стихи?

— Постараюсь… — неопределенно хмыкнул Газават.

— Вот и отлично! — заявила Мила. — Завтра в здешний театр приезжают московские актеры с гастролями. Как раз будет вечер поэзии. Я разрешаю тебе пригласить меня на него.

«Боже мой, во что это я ввязался? — думал Газават по дороге домой. — Девка-то совершенно сумасшедшая… Ну и женушка у меня будет, если будет… А хочу я этого? Черт побери, ведь хочу! Еще как хочу! Едва подумаю о ней — в паху сразу сладко ноет… До чего красива! До чего сексуальна! А этот ее танец… Если она и в койке такая, какой кажется, — ой… А характер я ей обломаю со временем», — успокоил себя Газават.

Глава 9

— Ну, как поживает наш друг Коля-Боец? — спросил Север Милу через неделю.

Девушка как раз явилась со свидания с Газаватом — она встречалась с ним теперь каждый день.

— Нормально поживает, — ответила Милка устало. — Николай от меня просто тащится. Первые день-два он еще мог попробовать изнасиловать меня, только тебя боялся. А теперь даже не помышляет об этом. Пылинки с меня сдувает.

— Стихи-то он полюбил? — поинтересовался Север иронично.

— Делает вид, — пожала плечами Мила. — А по-настоящему полюбить стихи он и не способен. У него души нет.

— Как это — души нет?

— Ой, Север, ну что здесь непонятного? — произнесла Мила слегка раздраженно. — Нету у мужика души, и все. Может, когда-то была, а теперь усохла и отвалилась за ненадобностью. Один половой член остался.

— Сиречь, хрен? — усмехнулся Север.

— Ага. Весь Газават — это один сплошной хрен, больше ничего. Ну, может, еще желудок. А душа там близко не валялась. Помнишь, Башлачев писал: «Мы с душою нонче врозь. Пережиток, в обчем, Оторви ее да брось, Ножками потопчем…» Вот наш Колюня оторвал, бросил да потоптал… Ему так удобнее.

— Как же ты его, бездушного, умудряешься охмурять?

— Без проблем. Дергаю за основной инстинкт. Очень ему меня хочется, а силой не возьмешь — опасно. Вот он и ищет подходы… Точнее, искал. Теперь уже ничего не ищет. Теперь ходит за мной, как телок за мамкой, и ловит каждое мое слово.

— Как тебе это удалось?

— А запросто. Хочется-то ему именно меня, другие бабы ему меня не заменят, он это просекает. У него впервые в жизни такая ситуация, когда хочется одну определенную, конкретную бабу. А она не дает. И поскольку сразу трахнуть меня ему не удалось, приходится вести со мной психологические игры. И вот тут он прокололся. Он чувствует, что я духовно выше него, не осознает, но чувствует…

— Почему? — перебил Север.

— Да потому, что я для него загадка, — невесело улыбнулась Мила. — Он меня не понимает. Во мне нет того, что он привык видеть в женщинах. Я не зарюсь на его деньги, не тащусь от его смазливой морды, мускулов, крутости… Я не спешу забраться с ним в койку, а значит, не шибко к этому стремлюсь, могу обойтись и без газаватовских жарких объятий. Его это удивляет, он никогда ни с чем подобным не сталкивался, раньше любая баба была счастлива стать его добровольной рабыней. А он ими играл. А теперь я им играю…

— Уже играешь или только собираешься? — решил уточнить Север.

— Уже играю, — уверенно заявила Мила. — Ведь раз у меня нет обычных бабьих мотиваций, раз я не поддалась на привычные приемы обольщения, то Газават должен был попробовать разобраться во мне, как в личности.

— Зачем?

— Хотя бы для того, чтобы в итоге все же добраться до моей промежности, — Мила говорила с горьким цинизмом человека, ненавидящего цинизм. — Другого-то способа попасть туда у него не осталось… Вот и пришлось Газаватику выяснить, какая я, чем мне можно понравиться, угодить, потрафить. И оказалось, что мои интересы ему абсолютно чужды, недоступны и непонятны. А Гюрзу трахнуть хочется, чем дальше, тем больше… Соответственно, надо под нее подстраиваться, делать вид, будто тебя интересует то же, что и ее. То есть играть на чужом поле, на котором Газават — даже меньше, чем пешка, просто слепец без поводыря. И в результате такой игры он потерял всю свою самоуверенность, всю свою спесь, поскольку просто перестал понимать происходящее, управлять событиями. Теперь он готов выполнить любой мой каприз — иного пути заполучить меня не видит. Да и не ищет даже иного пути — отчаялся найти его. Вот вкратце так обстоят дела.