Бесов Холм. Том 1 - [82]

Аксен поднял нерадивого торговца за шиворот и потащил к выходу. Тот еле волочил ноги, его шёлковые расписные шаровары сзади украшало огромное мокрое пятно.

– Сухаря свидаете, почтение ему наше передайте. Давно уж хлопочем к нему в братья.

– Передам. Может, весточку вам пришлёт. Люди вы с понятием, он уважает это, – ответил Алистер и пошёл к выходу.

Гант ещё постоял, давая время соратникам пробраться через гуляющих пьянчуг, и двинулся за ними. Рытва опустился на скамью и, сняв шишак, начал задумчиво вертеть его в руках.

– Лябзи хородские, – проговорил один из молодчиков. – Токмо чеканки батьковские считать и умеють. Хотя у Сухаря в услужении – не баранов по луху хонять.

– А може, переколоть судар энтих? – предложил другой. – Може, брешуть? Появились невесть откудыва и вроде хозяйские.

– Коли груз они ведут, так знать должны, чего на ладье находится, – проговорил Рытва. – «Мешок» говаривал, будто «вороний глаз» перевозит. Санько, а ну дуй, прознай у них за поклажу.

Лучники с крыши, не скрываясь, наблюдали, как Вольные заходили на ладью. Аксен так и тащил купца за шиворот, тот размахивал руками и что-то визжал, заливаясь слезами. Из таверны выбежал худощавый паренёк. Увидев огромную спину идущего последним Ганта, он было оробел, но, разглядев прикрывающих его лучников, набрался храбрости, подбежал и хлопнул его по плечу:

– Шановный сударь, вибачте хлопца.

– Тебе чего?! – прогремел изумлённый этим безрассудным поступком Гант.

– Эта, холовний просить дознатися, чим челнок захружон?

Гант огляделся по сторонам. Трое притворно пьяных из банды Рытвы, не скрываясь, слушали их беседу, лучники следили за каждым его движением.

– Сам, поди, догадываешься, – улыбнулся орк, разгадав эту последнюю проверку. – «Вороновых глаз» три ящика. Для отвода грузили лозу да фрукты сладкие, ягоды.

– «Вороновы очи»? – наигранно удивился парень. – Може отсыпати трошке?

– Недозревшие собирали, время нужно на созрев – потравитесь. Коли во власти загуби живёшь, в Бреннене стоит таверна на отшибе, у ручья, за кузницей. Обратись к хозяину. Скажи, от Ганта Сухарского поклон – угостят на славу, не обидят.

Молодчик весь подобрался – возможность бесплатно угоститься дурманящей разум и вызывающей иллюзии загубью вскружила ему голову. Он чуть ли не подпрыгнул от радости, звонко рассмеялся и махнул лучникам: мол, расходитесь.

– Оть так пударок, сударь Гант! От души дякую. Доброй дороги! – Он поклонился и, приплясывая, вернулся в таверну.

Алистер подошёл к орку и, оглядев опустевшую пристань, спросил:

– Чего этот малахольный от тебя хотел?

– Жизнь свою до срока закончить хотел.

Их задумка удалась. Гант с тревогой посмотрел на восток, туда, где сегодня ночью произошло нечто, что растревожило всех местных духов стихий. Некоторые из них вопили от нестерпимой боли. Другие, беснуясь, хохотали, потеряв дарованный им разум. Он это чувствовал. И ещё сон… Тот странный сон о пустом безжизненном мире, где с ним разговаривало неведомое существо, обещавшее покой и свободу его народу. Он знал, что в том сне с ним говорило зло и оно ещё окажется у него на пути. Не присущее его народу чувство отчаянья и страха дрожью пробежало по его телу. Шаман шумно выдохнул и зашёл по трапу на ладью.

Навстречу новой жизни

Разговор с купцом был короткий. Он искренне поверил, что Вольные являются частью разбойничьего лесного Братства, хоть и удивился, увидав в их рядах восьмилетнюю девчушку. Душегубы, чего с них взять. За своё спасение он щедро отсыпал им золотых и, отдав приказание отплывать, скрылся у себя в отдельной палатке.

Длинная тридцативёсельная ладья вышла на большую воду и, подгоняемая духами ветра, призванными Гантом, разрезая железным килем воду, отправилась на север. Гребцы и нанятые для охраны воины не были против компании Вольных. Времена настали лихие, и полтора десятка бравых рубак, умеющих обращаться с луками и мечами, не были сейчас лишними. Присутствие же такого богатыря, как Гант, добавляло уверенности, что в дороге всё пройдёт спокойно.

Орк представлялся команде светловолосым воином в начищенной кольчуге и расписных красных шароварах. Никто не замечал, что его доспехи плохо блестели на ярком солнце, а штаны не намокали от попавшей на них воды. Шаман продолжал поддерживать морок, расходуя на него и на поддержку попутного ветра всё больше сил с каждым днём.

На Эйрин команда ладьи почти не обращала внимания. Маленькая знахарка всё больше времени проводила с Гантом, слушая его рассказы. Он пытался учить её разговаривать с духами природы, просить у них помощи, понимать их. Духи Орма вели себя не в пример спокойнее своих южных собратьев: их не коснулась Тьма, и они охотно шли на контакт. Хотя Эйрин и очень старалась, выходило у неё откровенно плохо. Лишь однажды на её зов отозвался полудикий дух. Закончился ритуал огромной волной, захлестнувшей ладью и чуть не повредившей парус. По итогу серьёзного разговора Алистера с Эйрин и Гантом было принято решение отложить учёбу до приезда в Ферн.

Аксен много спал. Думал о судьбе своих товарищей по дружине. Как ни крути, он подвёл их всех – и прямо накануне битвы. О своей судьбе после прибытия в Ферн он не заботился. Вольные показались ему нормальными мужиками. Он перестал ловить на себе озлобленные взгляды Ганта и решил, что раз уж дикарь с Урусских островов смирился с его компанией, то с Грундиганом, как с бывшим воеводой и ветераном Империи, он как-нибудь договорится. Ну а если нет – Аксен никогда не боялся смерти. Будь что будет. А вот необъяснимое чувство гложущей пустоты действительно тревожило его. Долг перед Империей исчез, а новой цели в жизни он не видел. Несколько дней после побега его воспалённый разум рисовал ему такую цель, но теперь она казалась смешной и абсурдной. Защищать Эйрин?! При новой жизни бунтаря ему вряд ли придётся с ней много видеться. Для проверки преданности Вольным его, скорее всего, отправят на какую-нибудь стычку с Имперскими легионами или Серебряными дружинами. И Аксен не был уверен, что не даст проткнуть себя в первом же бою со своими бывшими друзьями. Тяжёлые мысли терзали бывшего десятника, но всё же иногда, когда он смотрел на Эйрин и сжимал подаренную ею Триглаву, ему, пусть и на время, становилось легче.