Бесноватые - [63]

Я поступила умно. Прокралась по ступенькам вниз и открыла входную дверь, так что они подумают, что я выбралась наружу, сбежала насовсем. Конечно, на самом деле я не могла бы так поступить, потому что у меня нет денег и чистой одежды и я не могла бы навязать себя незнакомым людям. В моем возрасте такое и в голову не придет. Затем я вернулась в чулан. Нашла банку сгущенного молока и абрикос; не первой свежести, но и это лучше, чем ничего. И осталась там.

Какое-то время я думала о побеге, но я слишком ослабла, чтобы добраться дальше туалета или кухни, и конечно, не смогла бы осилить парадную лестницу, — она чересчур длинная, да и ступеньки очень высокие.

Они быстро обшарили дом, рыча и рыща друг за другом, как собаки, но никто не подумал заглянуть в чулан, потому что зачем — он такой неприметный, а они вряд ли замечали такие детали. Ночью они крушили вещи и орали друг на друга, орали жутко, и один раз даже раздались выстрелы, но никто из соседей не пришел, чтобы выразить недовольство.

Никто здесь не выражает недовольство. Я думаю, все слишком напуганы. На следующий день я добралась до самой кухни (нашла немного тунца в выброшенной банке) и обратила внимание, что соседний дом, тот, который принадлежал паре с телевидения, теперь пуст. Они отступили.

Я все еще живу тут, в моем старом доме. Я здесь уже давно. Самое худшее происходит тогда, когда появляется полиция и вышвыривает их всех вон; потому что я не знаю, когда они вернутся, а до тех пор у меня не будет еды. Но они всегда возвращаются, курят свои маленькие трубки и оставляют на полу недоеденные куски пиццы, которую я могу подобрать и разогреть, пока они спят.

Конечно, мне страшно. Мне и раньше бывало страшно, но если всегда живешь в страхе, острота этого чувства уступает место тупой боли, на которую перестаешь постоянно обращать внимание — это как потеря Сэма или другие печали, которые всегда с тобой.

Иногда я вспоминаю дом — таким, каким он был. С натертым линолеумом и тикающими часами, с фарфоровыми собачками на каминной полке и работающим радио. Аромат свежевыпеченного пудинга с джемом, запах лавандовой мастики, выстиранные тюлевые занавеси, все вычищенное, чистое и светлое. Но те дни ушли, и по мне лучше быть старой и переполненной воспоминаниями, жить в этом тесном темном углу. Это лучше, чем жить там, внизу, на открытом и жестком свете, быть молодым и обнаженным в своей беззащитности, исполненным внутреннего крика, сталкиваясь с повседневным ужасом существования в мире, которому наплевать на тебя и который тебя даже не замечает…

Попрыгун

— Я единственный, кто может остановить прыганье, — сказал Натан Чарльз полиции.

— Интересно, почему? — спросил тот из двух рыжих констеблей, что был повыше, даже не пытаясь скрыть отвращение.

— Потому что я единственный, кто видел, как это произошло. Я же все изложил во вчерашнем заявлении.

Высокий рыжий констебль придвинулся ближе. Он недавно ел что-то с карри.

— Из твоего заявления, приятель, видно только то, что ты псих. Хуже, чем псих. Знаешь, что делают с такими, как ты, в тюрьме? Охрана тебя защищать не станет.

Натан пытался сохранять спокойствие. Он напряженно думал, как бы объяснить по-другому.

— Вы верите в существование души? — спросил он. Легавый пустым взглядом посмотрел на своего дружка-коротышку. — Я человек нерелигиозный, но я верю, что душа, которую несправедливо обидели, может стремиться к восстановлению справедливости. Вы никогда не пытались исправить положение вещей? А если бы вы были при этом мертвым? Разве это не представляло бы опасности для души? «Попрыгун», «Хоп» — это древнее название дьявола, вы не знали?

— Так, довольно этой херни, — сказал тот, что пониже, выплевывая жевательную резинку на фольгу, чтобы потом ее дожевать. Он сделал знак партнеру. — Давай снова его запрем.

Натай Чарльз решил, что тратит время даром, пытаясь взывать к их духовности. Пока его не арестовали за убийство, никто даже не замечал его существования. Он был тихим нездоровым человеком с больной спиной, отчего всегда двигался осторожно, постоянно ожидая боли. Он был человеком, от которого в последнюю очередь можно было ожидать, что он кого-нибудь обидит, не говоря уж о том, что совершит настолько шокирующий насильственный поступок. Но за последние два года он попытался убить семерых детей.

Он делал это не для того, чтобы удовлетворить какое-то ненормальное желание, и не по финансовым причинам. Он пытался спасти жизнь другим людям. Натан постоянно напоминал себе, что он не сумасшедший.

«Я хороший человек, я просто был вынужден вступить на эту невероятную дорогу, — думал он. — Я попал в ловушку, в вилку ужасающей моральной дилеммы, которая не имеет одного простого разрешения. Но я должен бороться и найти его».

Говорят, полиция была в недоумении. Как можно было так часто нападать на детей и не попасться до того самого момента, когда он, в конце концов, нанес удар на людной улице? Они не знали, что Натан следовал схеме, разгадать которую не мог никто, и что он очень тщательно следил за тем, чтобы не оставлять следов. Он всегда дожидался благоприятной возможности совершить убийство, и жертвы его были беззащитны. Родители в наши дни, конечно, стали гораздо внимательнее, поэтому ему все-таки приходилось быть осторожным, но если все хорошо планировать и заранее обдумывать, то можно было вполне справиться с задачей.