Бесконечные Вещи - [18]

Он привел Пирса в свою маленькую квартирку в кондоминиуме на пляже, и там они выпили вместе с ним и женой Барра, Тэффи. Второй женой. В последние годы Тэффи занимала все более и более видное место на страницах книг Барра, переместившись из «Благодарностей» (где она впервые появилась под собственной фамилией) в «Посвящение», строчкой ниже имени самого Барра на титульном листе (хотя и более мелким шрифтом), и, наконец, в полноправные соавторы, уже тем же размером букв. Фрэнк Уокер Барр и Тэффи Б. Барр. Сами книги, однако, не изменились.

— Ну, — сказал Пирс, солнце пронзало обещанный стакан в его руке. — Вы об этом говорили. Однажды, когда мы встретились в Нью-Йорке.

— А, да.

— Вы говорили о том, что можно практиковать историю не будучи в штате университета. Что вы могли бы работать, отвечая людям на вопросы, вопросы о прошлом человечества.

— А, да, — повторил Барр, хотя Пирс не был уверен, что тот действительно помнит те несколько фраз, которыми они много лет назад обменялись в полутемном баре отеля.

— Например, — сказал Пирс, — вы спросили, почему люди верят, что цыганки могут предсказывать судьбу. Пророчествовать. Творить магию. Откуда взялись их предполагаемые способности.

Тэффи, которая была на много лет моложе мужа и на пару дюймов выше, смотрела и слушала, готовя холодный ужин на крошечном камбузе. Розовые креветки, авокадо и яркие помидоры. В ее волосах так много белого, подумал Пирс, что лошадь с таким окрасом назвали бы чалой. И еще у нее был здоровый, слегка суховатый вид привлекательной в молодости женщины, намеренной сохранить красоту в зрелом возрасте, но и только.

— Вот где она началась, — сказал Пирс.

— Она, — сказал Барр.

— Да, я нашел ответ, — продолжал Пирс.

— Достаточно просто, — заметил Барр.

— Вы сказали... — начал Пирс и сглотнул, слова давались ему с трудом, потому что она — это его книга, к которой его подвиг вопрос Барра и которая, как он подозревал, никогда не будет закончена. — Вы сказали, что мировая история существует не в одном-единственном варианте. Их гораздо больше. У каждого из нас — своя.

— Да.

— И я подумал, что произойдет, если это принять за истину. В буквальном смысле истину, не в переносном смысле.

— И мировая история не в одном варианте, — задумчиво сказал Барр. — И мир тоже не в одном?

— Мне кажется, что мир действительно устроен как-то похоже. — Он знал, что уже сказал слишком много, но не мог остановиться, как будто перед этими существами, смотрящими на него по-доброму, но со снисходительной мудростью в понимающей улыбке, — такие счастливые, в отличие от него, они нашли друг друга — он должен был сбросить с себя это бремя, должен. — И тогда я рассмотрел, как эти иные миры создаются или были созданы. Как один мир превращается в другой, занимает его место. Как они, вы понимаете, становятся на якорь.

— Космопоэйя^[66], — сказал Барр. — Сотворение мира.

— Гм, да.

— Эта поэйя — корень нашего слова «поэзия». Поэты — это творцы. Создатели поэм и миров в них. — Барр пригубил мартини. — Так что, пожалуй, ты приплел сюда и немного поэзии. И то, что ты воспринял эту метафору буквально, само по себе вид метафоры.

Пирс не ответил и попробовал загадочно усмехнуться, зная, что сам бы не додумался до этой формулы, и спрашивая себя, действительно ли это так.

Тэффи счистила кожуру с маленьких кроваво-красных апельсинов и сейчас складывала дольки в хрустальную чашу для пунша.

— Мне нужен пример, — сказала она. — Иллюстрация.

— Именно это я и имел в виду, — сказал Пирс. — То есть к этому меня привел вопрос. К Египту, из которого пришли цыгане, в котором изобрели магию и впервые стали поклоняться богам.

— Вот как?

— Только, конечно, это не так, — продолжал Пирс. — Считалось, что они пришли оттуда. Но место, откуда они пришли, не тот Египет, который мы знаем. Это другой Египет.

— А, да, — сказал Фрэнк Уокер Барр.

— Другой Египет, — сказала его жена. — И?

Пирс начал рассказывать о древних рукописях, приписанных Гермесу Трисмегисту, жрецу и царю Египта, и о том, как мыслители Ренессанса ошиблись, предположив, что эти позднеэллинистические метафизические фантазии были аутентичными египетскими верованиями; Барр заметил, что в то время, конечно, не умели читать иероглифы и считали их мистическими знаками, а мистика тогда была на пике моды; а Тэффи продолжала работать, поглядывая то на одного, то на другого; и у Пирса создалось впечатление, что она все это знает, и Барр знает, что она знает, и они оба извлекают из него это знание, словно полицейские на допросе или родители, слушающие уже известный им рассказ ребенка.

— Эгипет, — сказал он. — Страна, которая никогда не существовала. В которой Гермес был царем, в которой магия работала, и память о которой дошла до нас, и мы можем вспомнить ее, хотя страна перестала существовать и для нас никогда не существовала. Мы придумали новую, которой заменили ее. Египет.

— Когда я был владыкою Египта, — продекламировала Тэффи, — а ты была рабыней-христианкой^[67].

— Вавилона, — сказал ее муж.

— Я не балаболю, — обиделась она. — Это же стихи.

Она накрошила достаточно долек апельсина в свою чашу, потом добавила пакетик мелких маршмеллоу. Она заметила, что Пирс наблюдает за ее готовкой.