Бесконечные дни - [57]

Странный поворот, который приняли слухи, также вплел в общую историю Старлинга Карлтона. Храброго вояку нашли мертвым, и Гарри Сарджон говорит, что видел своими глазами, как его убил солдат. Саблей. Он не kennt[8] этого солдата, но опознает его в лицо, может быть. Я, вообще-то, не видел Сарджона нигде поблизости. Но он проныра, это точно. Насчет сабли-то он верно говорит, разрази его Господь. Мог бы и обрадоваться, что я защищал индейскую девушку, – ведь другие его жалобы касались обиды, нанесенной индейцам. В общем, нас должны выстроить на плацу. Конечно, Сарджон там увидит много разных лиц. Но я решаю не рисковать. Я должен вывезти отсюда Винону, должен. Так что я отправляюсь к лагерному брадобрею – хороший человек, знакомый мне еще с прежних времен, звать его Джордж Вашингтон Бейли. Он черный, и лучшего брадобрея еще свет не видал. Я попросил его выбрить меня очень чисто, как ему и раньше приходилось делать, сбрить все до единого волоска. Волосы я ношу на манер, называемый «южная длина», то есть ровно настолько длинные, чтобы не возмущать окружающих. Затем я иду по мрачному, исхлестанному ветрами форту поднимать Винону. Дилижанс отправляется в четыре. У нас осталось два часа. Я даже не иду за своими походными вещами, бросаю коня и седло. Винона тоже. Видно, теперь армия заберет наших лошадок. Прощайте. У нас есть деньги, чтобы добраться домой, – это уже половина дела. Я пробираюсь в апартаменты майора через заднюю дверь. Он сам теперь квартирует в другом месте, под замком. Наверно, во всем, даже в несчастье, свои светлые стороны. В голове крутятся дурацкие мысли – про то, как будут хоронить Старлинга Карлтона: то-то большую могилу придется копать. Я никогда в жизни не желал этому подлецу смерти, а теперь вышло, что я сам его убил. Мелочь посреди того дня, полного смерти.

У майора в комнатах тихо и холодно – Винона ни печку не затопила, ничего. Я говорю ей, что мы наконец уезжаем, но сначала мне нужно найти платье, а потом она должна будет мне помочь накраситься. Винона знает, где спальня майора, и мы идем туда – это все равно что влезть в чужой склеп на кладбище. Я нисколько не желаю этого делать, но нужда заставляет. Все вещи миссис Нил на месте, не убраны. В модном гардеробе висит ряд платьев. У меня такое чувство, что мы сдираем эти платья с ее мертвого тела. Я снимаю платье с вешалки и, господи прости, собираюсь найти себе чулки. В панталонах и прочей чертовой дряни я не нуждаюсь, потому как платье длинное, но все равно беру их. Я не обкрадываю бедную миссис Нил – ее ведь, по правде, уже нет. Потом я стягиваю волосы в пучок на затылке, и мы выбираем шляпку попроще среди целого птичника модных причуд. Натягиваю шляпку. Ежеминутно чувствую себя вором. До чего, черт возьми, докатилась моя жизнь, что приходится обирать мертвых? Надо сказать, я вижу, что Винона думает об этом по-другому. Она к миссис Нил относилась хорошо – может, даже любила ее. Наверно, для Виноны платье миссис Нил – это как памятка от ее души. Винона сажает меня у туалетного столика и принимается за работу. Как в театре в Гранд-Рапидс перед спектаклем, но мы точно не в Гранд-Рапидс. Она замазывает мне лицо, подводит глаза сурьмой, красит губы, в сомнении смотрит на меня и все щедро посыпает пудрой. Теперь я похож на шлюху, что дает по-быстрому за десять центов. Огни рампы нас не выручат, так что краситься надо хорошо. Винона стирает сурьму, и становится похоже, что мой альфонс подбил мне оба глаза. Но это не важно. Винона приглушает яркость помады. Похоже, мы готовы – то есть готовей уже все равно не будем. Я запихиваю барахло в саквояж и вынужденно краду у майора бритву. Не знаю, сколько времени займет путешествие таким новомодным способом, но мне никак нельзя превращаться в бородатую даму.

Снаружи большое тяжелое небо нависло и грозит снегом. Огромная черная туча лежит прямо на крышах. В гарнизон как раз входит отряд, лязгая по мерзлой земле. Эти ребята явно провели в седле несколько дней – вид у них усталый, измотанный. Но они подтянуты и вроде как ухоженны. Мне вдруг приходит в голову, что в этой работе есть какое-то безумное благородство, – я никогда не думал о ней именно такими словами. Не явно. Во мне вскипает любовь к ним, бурлит, словно форель бьет в реке хвостом, идя на нерест. Они отдали этой работе свою красоту и юность. Солдатам платят жестяными обрезками. Так раньше было, так и теперь. Они выезжают на бой с хаосом, и никакие отсветы славы на них не ложатся. Первый лейтенант, едущий во главе отряда, отдает мне честь, и я чуть не вскидываю руку в ответ, разрази меня гром. Рука остается в муфте. Да, я еще и муфту и шубу украл вдобавок ко всему прочему. Винона взяла что-то вроде плаща – в нем, видно, дочь ходила. Он на ней плохо сидит, руки торчат из рукавов, но холод – злобная тварь. Мы выходим в ворота – часовой тоже встает во фрунт и отдает честь. Он не то чтобы узнал меня, но, наверно, думает, что любую женщину следует поприветствовать. Я потею хуже Старлинга. Дилижанс уже стоит у ворот – не такой уж роскошный, просто крытая повозка. Внутри уже кучка пассажиров. Кучер не пускает Винону внутрь, и она лезет на крышу, а я с ней. Платье просто опасно, если карабкаешься на верхотуру. Вы можете ехать внутри, мадам, говорит кучер. Только этой скво нельзя. Ничего-ничего, говорю я, я посижу наверху. Теперь я вижу рыщущих повсюду капралов. Как будто я перепил плохого виски и теперь у меня кошмары. Форт просто кишит капралами. Это ищейки, я клянусь. Надо полагать, все ищут убийцу Старлинга Карлтона. Я устремляю глаза вперед. Ну давай уже, трогай свой чертов дилижанс. Огромную тучу прорывает, и снег устремляется потоком вниз. Он закручивается винтом. Дилижанс рывком трогается, и моя прежняя жизнь – побудки, вши, сабли – исчезает за спиной.