Бесконечные дни - [46]

Два дня мы наслаждаемся красотами, если можно так выразиться, Кентукки, и Джон Коул прикидывает, что назавтра мы уже въедем в Теннесси. Дорога хорошая, твердая – мороз прошелся по ней трамбовкой. Мы едем просто чудесно. Правду сказать, я очень рад, что на мне платье, и не переодеваюсь обратно, хотя другая моя одежда высохла. Джон Коул рассказывает нам все, что знает про Кентукки, а это не бог весть сколько. Мы проезжаем городки – на вид тихие и чистые; на фермах топят печи, и клочья дыма летят из труб. Клянусь Богом, вон девушка доит корову. А вон мужчины с ведрами горящих углей расчищают поля от стерни. Птицы, тоже подобные огню, выклевывают последние семена из оставшейся травы. Они как черный пожар, который чуть подается то туда, то сюда, спасаясь от угроз. На дороге попадаются фургоны и телеги – возницы не замечают нас и не проявляют враждебности. Мужчина в дорогой одежде священнического покроя приветствует меня, приподнимая черную шляпу. Видно, для этих людей мы – обычная семья, куда-то едущая по своим делам. И это вроде как счастье. Теперь нам попадаются фермы покрупнее, изгороди уходят вдаль по мешанине холмов. Мне эти изгороди отчего-то напоминают колышки, какими помечают могилы. И точно, вскоре мы подъезжаем к ряду величественных деревьев, на которых, прямо у дороги, висят человек тридцать черных. Среди них две девушки. Мы едем мимо, и распухшие лица смотрят на нас сверху вниз. К каждому трупу пришпилена записка: «Свободен». Буквы нацарапаны углем. Голова в петле склоняется так, что человек кажется кротким, смиренным. Как старинные деревянные фигуры святых. У девушек вместо голов – огромные кровавые пузыри. Дует легкий ветерок, неся с собой зверский холод, и все тела едва заметно покачиваются – туда-сюда, это ветерок их перебирает. Винона уснула в седле, и мы не говорим ни слова, боясь ее разбудить.

Мы даже рады въехать наконец в Теннесси, но это лишь показывает, как мало мы знаем. Мы едем по этому штату целый день и уже начинаем гадать, хорошо ли готовит Лайдж Маган. Есть ли у него кровати, или нам придется спать на соломе. В любом случае мы очень рады, что езде на мулах придет конец. Мы страдаем не только «спиной кавалериста», но и «ногой кавалериста», и «задницей кавалериста» тоже! Но Винона ни разу не пожаловалась – а ведь ее едят комары, и я сроду не видал такого носа, красного и воспаленного от холода. Можно подумать, ей по нраву наше путешествие.

Мы едем помаленьку вперед, и вдруг на дороге возникают четверо мужчин в темной одежде. Ранний вечер, кругом никого – только черные деревья и десять миллионов акров алого неба. Декабрьские сумерки прямо созданы для призраков. Вот и они. Возникли на дороге – из кустов, ниоткуда. Бесшумные люди на хороших лошадях. Шкуры лоснятся. Всадники тоже явно не сброд, хорошо одеты – но, может, в последнее время ночевали под кустом, где пришлось. На одном плащ, подбитый медвежьим мехом или похожим, а под плащом короткий серый мундир. На всех шляпы не сильно устаревшего фасона, и в целом эти люди выглядят знакомо – как армейские. Но они не из армии. У человека в плохо замаскированном мундире мятежников – вислые усы и черная бородка конусом. Он похож на полковника, одетого не совсем по форме. Лошади переступают на обочине дороги, выдыхают большие клубы пара и фыркают, как положено лошадям. У каждого из четверых – приличная винтовка из тех, которым позавидовал бы Старлинг Карлтон. Похоже, «спенсеры». А у нас – только мушкет в сапоге Джона Коула. Хорошо, что мне недалеко лезть в юбку за пистолетом, если придет нужда. Джон Коул уже вытащил пистолет из-за пояса и этак свободно, дружелюбно положил между ушами мула. Как будто пистолет там живет порой. Как будто так и надо. Усатый смеется и кивает на нас. Остальные трое пялятся, пытаясь понять, что такое Винона, – как все белые мужчины. Куда вы направляетесь, спрашивает усатый полковник. Джон Коул не отвечает, только взводит курок, словно палец об него чешет. Куда вы направляетесь, повторяет полковник. В Парис, говорит Джон Коул. Ну вам еще далёко ехать, отвечает темный тип. Я знаю, говорит Джон. Это твоя баба, что ли, спрашивает другой, поменьше ростом, голодный на вид, с повязкой на глазу. Из-под шляпы у него торчат темные волосы – примерно две волосины. На вид он погрязней своих спутников. Еще с ними толстяк, не худее Старлинга Карлтона, но с красивым лицом. У четвертого шляпа сидит на копне рыжеватых волос. Одноглазый терпеливо повторяет вопрос, но Джон Коул решил, что отвечать не хочет. Вы северяне, спрашивает рыжеватый. Да, наверно, они синепузые, как вы думаете? Этот вопрос он обращает к своему спутнику, усатому полковнику. Не сомневаюсь, любезно отвечает полковник. Этот любезный тон не предвещает ничего хорошего. Беда в том, что у них «спенсеры». У Джона Коула одна пуля – для кого-то одного, у меня вторая. Может, пока я буду убивать кого-нибудь из них, Джон Коул успеет достать мушкет – это третья. Если, конечно, к тому времени мы не будем уже мертвей дохлых ворон. Нужно пошевеливаться. Но может, они не ожидают, что жена тоже будет стрелять. В любом случае надо что-то делать, потому что вопросами дело не ограничится – это ясно, как месса. Приятно было с вами побеседовать, заявляет Джон Коул, словно собираясь пришпорить мула. А что у вас во вьюках, спрашивает полковник. Тряпки и всякое барахло, отвечает Джон Коул. Может, золото, спрашивает полковник, просто как ребенок. Нет у нас золота, смеется Джон. Союзные доллары? Нет, и того нету. Ну а мы у себя в округе нищих не привечаем, говорит полковник. Все молчат. Лошади фыркают и пускают клубы пара. Порывистый ветер ощипывает голые кусты. Малиновка спархивает на дорогу перед одним из четверых, будто надеясь, что конские копыта выворотили из земли червяков. Малиновка – быстроглазая птичка. Малиновка – друг батрака. Как раз когда я замечаю малиновку, Джон Коул решает, что пора стрелять. Два коня шарахаются от внезапного испуга. Пуля пронзает правую руку полковника и бог знает что еще, и я, особо не думая, выхватываю пистолет и очень стараюсь всадить пулю прямо в повязку одноглазому. Это отличная мишень, и если я и промахнулся, то ненамного – он катится с коня, как с плахи. Тут Джон Коул стреляет из мушкета в рыжего. Все это за три секунды, рыжий и полковник успевают выстрелить в ответ, но в суматохе мажут. Наверно, они не ждали, что Джон Коул примется стрелять вот так вдруг. Я тоже не ожидал, но уже поздно. Полковник свалился с коня – видно, из-за той пули, которая прошла через руку. Рыжий на вид вполне мертв, а одноглазому я куда-то да попал. Остался лишь толстяк – он тоже за эти несколько секунд успевает выстрелить, но и в него попадает пуля, и мне на миг чудится, что один из наших мулов научился обращаться с оружием. Но это не мул, это Винона. У нее маленький дамский пистолетик, квадратный и остроконечный, и она только что выстрелила в толстяка, а он – в нее. Маленький «диллинджер» с пулей, которая и крупинку соли не убьет. Винона валится с мула, будто сбитая суком дерева на скаку. Господи Исусе, я спрыгиваю, хватаю ее, швыряю к Джону, снова взлетаю в седло, и мы скачем, подгоняя мулов и сами подгоняемые страхом. Полковник сидит, привалившись спиной к насыпи, и пучит глаза, словно на него напало само Святое семейство. Мы несемся вперед, благодаря Господа за мулов, которые бегут, если их подгоняешь. Всю дорогу от Гранд-Рапидс мы ехали самое большее трусцой, а теперь мы просим мулов стать газелями. Они любезно соглашаются, как перед Богом; вьючный мул и тот, что остался без седока, решают последовать за нами.