Бесконечные дни - [43]

И тут у нашего Абрахама, может, совесть взыграла – уж не знаю, – но кучку мятежников выпустили из лагеря в Иллинойсе и скинули на юг, а из нас столько же отправляют на север. Мистера Линкольна можно было понять – от нас остались кости да тряпье. Тысячи товарищей, брошенных позади, в Джорджии, мерцают у нас в мыслях. Дэна Фицджеральда не обменяли, и мы трясем ему руку на прощание. Парень, прошедший семь видов бойни. Лица тех, кого так и не обменяли, – обреченных на смерть. Мы лежим бок о бок в открытых телегах и чувствуем странную музыку – это стучат друг о друга кости наших ног. Нас довозят до территории Союза, перегружают в кареты «скорой помощи», и они везут нас на север – цок-цок. Везде – военный разор. Как будто мы решили стереть Америку с лица земли. Наверно, пока нас тут не было, наступил конец света. Спокойное лицо Джона Коула выглядывает из-под приподнятой покрышки фургона. Черные глаза – как речная галька. Это он не плачет беспрестанно – просто глаза слезятся. Наверно. Нас как будто пытали на дыбе и сломали, но мы все же стремимся увидеть Винону. Она – все, что у нас есть. Мистер Максуини переехал выше по реке, потому что выработки гипса расширяются. У него теперь дом на четырех сваях, на берегу реки. Две комнаты и веранда, где можно сидеть и смотреть на белый свет. Виноне теперь двенадцать лет, может – больше, и она ничего не говорит при виде нас, но у нее на лице написано все, что нужно. Нас вносят в дом и кладут на нашу общую кровать. У Джона Коула лицо так исхудало, что ясно, как он будет выглядеть в могиле. Мы с ним вроде живых покойников, желающих вернуться на этот свет. Говорят, у милосердия шесть дверей, и мы надеемся найти хотя бы одну, что откроется перед нами. Мы стали совсем хрупкие, как яичная скорлупа. Приходит мистер Нун, смотрит на нас и, клянусь Богом, плачет. Прямо там, на грязных водах реки. Джон Коул, он тогда смеется и говорит: Титус, дела не настолько плохи. Клянусь Богом, отвечает мистер Нун, я знаю, просто я стал слезлив. Все актеры и актрисы из блэкфейса носят нам пироги и кексы. Они нас балуют, чтобы мы окрепли, это точно. Нас можно показывать на сцене, говорит Джон Коул. Невероятные Живые Скелеты. Ни за что, отвечает мистер Нун, ни за что я не стану этого делать. Я знаю, что не станете, говорит, устыдившись, Джон. Не стану, говорит мистер Нун. Майор Нил прислал нам письмо. Он прочитал в газете, что нас выпустили, и посылает свои наилучшие пожелания. Пишет, что год назад обнаружил миссис Нил и девочек в добром здравии и они нам тоже шлют привет. Пишет, что из-за войны весь запад как с цепи сорвался и там идут нехорошие заварушки. Старлинг Карлтон снова в строю и поживает хорошо, он теперь сержант в (как выразился майор) настоящей армии. Да, наверно, есть настоящая армия и ненастоящая. Здесь, у реки в Гранд-Рапидс, все былое кажется сном, черт его дери. Идут месяцы, и Винона пытается вытащить нас обратно на этот свет. Приходит день, когда у нас получается натянуть одежду, и Джон Коул хохочет над тем, как она болтается. И впрямь смешно. Мало-помалу мы становимся опять людьми, а не упырями, годными детей пугать. Проходят еще месяцы, и вот мы уже сидим за обеденным столом, а потом – на веранде, на целительном солнце. Начинаем ощущать прежний, положенный нам зуд жизни. Обращаем свои мысли к будущему – строим планы. Однажды утром мы – медленно, как черепахи, – доползаем до цирюльни Эда Уэста, и там нам бреют бороды. Ну и ну, мы совсем не похожи на Джона и Томаса. Никоим образом. Куда только подевались те Джон и Томас, которых мы знали. Вид у нас старый и странный, хоть нам и тридцати еще нету вроде бы. Любой на нашем месте имел бы право проклинать жизнь, но нам что-то и не хочется. Похоже, мы с Джоном Коулом теперь наподобие близнецов, срослись боками. Вот и хорошо. Не верится, что нам удалось выхватить Винону из жизненных бурь, и она говорит то же самое и еще говорит, она очень рада, что мы вернулись. Это звучит музыкой – гораздо лучшей, чем стук берцовых костей в телеге. Мы готовы двигаться дальше. Почему бы и нет.

Если шахта сожрала землю по берегам реки в Гранд-Рапидс, любой догадается: это значит, что дела в городе идут хорошо, пока ярится ужасная война. Приходит день, когда солдаты кладут оружие, и в нашем узеньком городке кричат «ура», но мы не забываем, что сотни людей никогда не придут домой и заработки горожан уже совсем не те, что раньше. Стоит тишина, как в безлюдном лесу – как когда-то по берегам старухи Миссури, до того как она вся забилась человеческим веществом. Все взяли и держат длинную паузу – лавчонки замерли, улицы стали тропами былых времен. Мистер Нун вынужден закрыть театр и распустить свое сверкающее племя. Титус Нун явно растерян, прячет руки в карманы. Конечно, он любит своих актеров больше всего на свете, и ему до глубины души больно с ними расставаться. Но нет зрителей – нет и сборов.

В городе есть церковь под названием Бартрам-хауз, держит ее полуслепой проповедник. Я надеваю свое лучшее платье, и мы с Джоном Коулом идем туда и венчаемся. Преподобный Хиндл произносит ласкающие душу слова, Джон Коул целует невесту, и дело сделано, и кто теперь узнает. Можете прочитать в приходской книге, что Джон Коул и Томасина Макналти повенчались в этой церкви седьмого декабря года Господня одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого. Долгожданный мир всем кружит голову, и мы решили, что немножко безумия не помешает. Мы знаем, что Господь ничего не имеет против, – этот день глубокой зимы выдался ясным, безветренным и солнечным. Потом, словно знак милости Божией, получается письмо от Лайджа Магана. Мы переписывались с ним, пока наращивали себе мясо на костях. У него на ферме дела идут туго. Рабов, освобожденных его папой, давно убили ополченцы – только двоих оставили. Вся округа разорена войной и больше похожа на пустыню, по которой бродят призраки. Грядущий год кажется ему неподъемным, и как он будет сам-один выжигать землю в январе? Она стояла под паром шесть лет и теперь как раз готова под табачок. Если мы ничем особенным не заняты, то, может, приедем и поможем ему в час нужды? Соседи к нему относятся плохо, а он не доверяет им, зато доверяет мне и Джону. Впереди суровые годы, но, может, мы поверим, что на ферме можно кое-чего добиться. Родни у него не осталось, кроме нас. Он выражает надежду, что если мы приедем, то прихватим с собой хорошие пистолеты, а еще лучше – винтовки и по сотне патронов на каждого, как принято в армии. Соседи говорят, что он прихвостень северян, весь в папашу. Вся штука в том, что он такой и есть. Мы сидим на веранде у реки, и Джон Коул читает мне письмо Лайджа. Мы закутаны до ушей в старые дерюжные пальто, а на головах у нас шапки из медвежьей шкуры. Дыхание вылетает изо рта, как одинокие цветы, умирающие в воздухе. Глубокая река стала чище с тех пор, как прекратились разработки гипса. Зимние птицы поют мудрые старые песни на иссохших шестах, торчащих из воды. Винона в зимнем платье счастлива, как роза. Старик Время словно замер с косой и песочными часами в руках. Мистер Максуини слушает и курит семицентовую чируту. Теннессийский табачок хорош, говорит он.