Бесконечные дни - [31]

Мы по-всякому меняем, подгоняем и кроим свой номер, пока из одного сюртука не выходит десять. Мы учимся слушать зал и менять курс согласно ветрам и течениям каждой ночи. Билеты в раек дешевы, и многие зрители приходят по три раза в неделю. Огромная перемена в зале – стали приходить и женщины. Красивые яркие девушки из низов. Продавщицы. Торговки рыбой. И девушки с приисков, упаковщицы гипса в мешки. Они приходят посмотреть на странную даму, женственную, словно одна из них. Они хотят увидеть, хотят постичь тайну. А я хочу им ее показать. От этого порой наступает безумная тишина, а порой – странные моменты, будто падаешь с огромной высоты. Когда все валится в слепящую темноту. Когда у меня желудок уходит в пятки, прямо в аккуратные блестящие туфельки. Странное это дело в Гранд-Рапидс, и я так и не понял его досконально. Единственный неприятный момент – после представления мне надо быстро переодеваться в штатское, и мне теперь нельзя уходить через дверь мистера Максуини, но Джон Коул выводит меня через театральное фойе, и мы идем, как два безымянных незнакомца, и выходим в проулок, где кучи бутылок и подтеки жижи – ополоски плевательниц. Пистолет у Джона Коула за поясом штанов сидит аккуратно, как белка в гнезде. Потому что кое-кто из зрителей влюбился в блеск и откровенную странность нашего номера. Наверно, они хотят на мне жениться. Или просто меня хотят. А тем временем Джон Коул говорит, что любит меня, как никто никого не любил за всю историю, с тех самых пор, как землей владели обезьяны. Это в «Курьере Гранд-Рапидс» напечатали новость: оказывается, люди раньше были обезьянами. Джон Коул сказал, что его это совершенно не удивляет, после всего, что он перевидал.

Помимо объяснений мне в любви, Джон Коул попросил Винону написать Лайджу Магану в форт Ларами, узнать, как он там поживает. Она научилась хорошо писать у Максуини. Лайдж Маган написал в ответ, что у него все тип-топ, и у Старлинга Карлтона тоже. Еще Винона сама от себя написала миссис Нил, потому что вспоминает ее с теплотой. Почта старательно возит все эти послания туда-сюда по опасным тропам. Кажется, ни единого письма не потеряли. Миссис Нил написала в ответ, что в форте по Виноне скучают, что другие ученики из школы переехали в Сан-Франциско и нашли себе места в домашнем услужении. Дальше она пишет, что на равнинах назревает большая буря и Винона хорошо сделала, что уехала оттуда. И еще она передает, что, по мнению майора, назревает другая большая война в других местах. Я не могу понять, что она имеет в виду, и пишу майору напрямую. Он отвечает, что идут худые вести с востока, и спрашивает, что слышно там, где живу я. И только тогда я начинаю замечать, куда ветер дует. Наверно, мы с головой ушли в собственные дела – театральные, и просто жизнь и любовь, и все такое. Кругом идет могучее брожение, с обеих сторон формируются новые полки, защищать то или се. Я раньше и слова-то такого не слышал – «Союз»[4], пока не прочитал о нем в «Курьере». Я так понял, что нам судьба сражаться на стороне Союза, поскольку мы пели с голоса мистера Максуини. Он сказал, Америки не станет, если мы не пойдем за нее воевать. В тот вечер я попросил его просветить меня. И вдруг меня всего наполнило светом и даже жаром. Странная нежность сердца, что пробуждается в ответ на высокие слова. Он говорил о рабстве, об истинной и достойной любви к своей стране, о воззвании мистера Линкольна. У нас головы кружились от патриотических чувств и порывов. Джон Коул сидел с круглыми глазами.

Скоро все началось всерьез, и ряды наших зрителей поредели. Там и сям зияли просветы, как в ношеном носке. Эти сволочи-зрители все пошли добровольцами. Хлынули в казармы, набравшись боевого духа на полях. Обрывки громких речей из Вашингтона долетали в наше захолустье, словно куски корма, что роняют птицы. Мистер Максуини признает, что слишком стар для войны. Я слишком стар, говорит он, хотя у меня все на месте и работает.

Тут майор пишет нам снова и спрашивает, не хотим ли мы поступить в его новый полк, который он сейчас собирает в своем родном Бостоне. Он говорит, что оставит миссис Нил и девочек в форте Ларами безопасности ради, а сам отправляется на восток, и, если мы явимся к нему через неделю, он нас завербует. Теперь он подписывается «полковник», очень важный чин, так что, значит, он теперь полковник, но Джон Коул говорит, что мы будем его по-прежнему звать майором, удобства ради. Поэт Максуини вызывается взять Винону к себе и следить, чтобы она была одета и накормлена, и мы отдаем ему часть своих накоплений. Мы запираем свое имущество в большие ящики, похожие на гробы, – мои платья, шикарные сценические костюмы Джона Коула и все прочее, – целуем Винону и отчаливаем. Несомненно, мы скоро вернемся, говорит Джон Коул. Если не вернетесь, я сама поеду вас искать, говорит Винона. Джон Коул смеется, а потом плачет. Он обнимает Винону и целует ее в лоб. Мистер Максуини трясет мне руку и говорит, чтобы мы не беспокоились, но чтобы возвращались скорей по причине его преклонного возраста. Я обещаю иметь это в виду. И мы уезжаем.