Бесики - [214]

Книга, писанная на языке нечестивых, персов, или арабов, или турок, которую я, невежда, опять-таки не могу прочесть, да будет предана огню или же брошена в Куру.

Книга, называемая Шах-Паме, описывающая дела персов, да будет брошена в Куру.

«Витязь в тигровой шкуре», напечатанный в типографии царя Вахтанга. Да будет книга сия ввергнута в ад, — он торопливо перекрестился и добавил: — И я вместе с нею, и я, грешный, вместе с нею… ещё «Витязь в тигровой шкуре» — одна, две, три, четыре книги. Книга арабская… нет… постой…

Лука, которому трудно было читать без очков, отодвинул подальше от глаз маленькую, красивой вязью написанную книгу, чтобы разобрать её мелкие буквы. На первый взгляд это была арабская рукопись, так как каждая её страница была покрыта золотом и окаймлена прихотливым витым орнаментом.

— «О, зачем ты, мир коварный, ввергнул нас в круговорот», — с трудом прочёл Лука. — Всемогущий боже, это снова «Витязь в тигровой шкуре»!.. — рукописная книга времён царицы Тамары!..

Он быстро перелистал книгу и отыскал в конце дату. Витыми буквами было написано: «Книга сия переписана во времена царствования Давида Норина, в лето 1245».

— Вот это — вещь! Поглядите, как тогда умели переписывать книги! — Лука со вздохом посмотрел на рукопись с волшебно сверкающими, позолоченными страницами. — Почему мы теперь не умеем делать такие книги?

— Мало того, что мы их не делаем, — с горечью проговорил один из послушников, которому, очевидно, не нравилось всё происходящее, — мы выбрасываем в реку даже то, что было сделано раньше.

— Молчи, не гневи бога! — крикнул Лука на послушника и незаметно опустил книгу в карман своей рясы. — Тсс, тише! Тьфу, тьфу, плюю на дьявола, отрекаюсь от нечистого!

И Лука стал хлопотливо бросать книги в хурджин. Едва взглянув на какую-нибудь книгу, он громко приговаривал:

— Тьфу, тьфу, плюю на дьявола, уберите от меня эту греховную книгу! — и кидал её в суму.

Весёлый священник надеялся, что своими прибаутками и суетой развлечёт окружающих, так что они забудут о маленькой книжке, сунутой им в карман.

Но Лука ошибся.

Гареджийский дьякон, который уже двадцать лет мечтал стать священником и с этой целью поступил в келейники к католикосу, заметил происшедшее и тотчас же доложил католикосу, что Лука спрятал в карман какую-то греховную книгу.

Антоний в этот день был с утра в плохом расположении духа. Его люди обыскивали дома и отбирали у горожан греховные книги. Он, как верный слуга святой церкви, мог чувствовать удовлетворение, уничтожая вредные книги, но, когда католикос увидел, как во дворе храма выросла гора книг, он почувствовал угрызения совести. Изящные, с любовью и тщанием написанные и разрисованные книги возбуждали в Антонин чувство невольного уважения. К тому же он знал, что сожжение еретических книг по постановлению церковных соборов во времена инквизиции было сурово осуждено историей. В нём нарастало чувство острого недовольства собой. Раздражение его усиливалось сознанием, что ошибку уже нельзя исправить. Отобранные у горожан книги непременно нужно было сжечь или выбросить в воду — Антоний не мог отменить своего решения. Раздражённый и раздосадованный, он старался как можно скорее закончить начатое дело, и когда гареджийский дьякон доложил ему о поступке Луки, он немедленно спустился во двор.

— Достань из кармана книгу, которую ты утаил! — приказал он священнику.

Лука торопливо погрузил руку в глубокий карман своей рясы, но запутался и долго возился, пока сумел извлечь оттуда книгу.

— Ты вместилище скверны! Что это такое? — Антоний выхватил из рук священника книгу и быстро перелистал её. — Стихи, сочинённые Бесики! Господи помилуй! Что ещё у тебя в кармане?

Лука снова торопливо полез в карман и протянул Антонию вторую книгу.

— А это что? «Витязь в тигровой шкуре» Руставели, написанный на позолоченных листах бумаги! Что же, золото тебя ослепило?

— Нет, ваше святейшество, это — древняя книга, и меня поразило искусство переписчика, трудившегося в столь отдалённые времена.

— Евангелие и молитвенник — вот книги, которые ты должен всегда держать в руках, а отнюдь не эти порождения греха! Воистину ты достоин быть извергнут из святой церкви и проклят навеки!

— Прости, святой отец! — Лука бросился на колени перед Антонием и коснулся лбом земли.

— Моли бога, дабы простил тебе грехи твои! Считая за лучшее удалить тебя из города и из дворца, назначаю тебя дьяконом в Цалку. Завтра же отправляйся туда пешком. А в пути, приказываю тебе, питаться одним хлебом!

Антоний бросил обе книги в общую кучу и вернулся к себе в палаты.

Лука долго лежал ничком на земле. Он никак не мог прийти в себя. В Цалку посылали обречённых на гибель. А для Луки, обременённого большой семьёй, приговор католикоса был вдвойне жестоким. Он и теперь, получая жалованье придворного священника, с трудом содержал многочисленную семью. Как же мог он просуществовать в Цалке с доходом простого дьякона?

— Святый боже, — Лука приподнял голову и оглянулся вокруг. — У кого просить милости?

Обратиться к самому царю? Но это было бесполезно. Лука знал, что Ираклий не станет вмешиваться в распоряжения католикоса.