Бешеный волк - [7]

– Спасибо, сыночек, только что я с этим телефоном буду делать? – спросил я, и сын вздохнул.

Возможно, этот вздох заменил ему вращение пальцем у виска:

– Если нажмешь на вот эту кнопку, можешь смотреть мультики…

Именно этот мобильник зазвонил в то момент, когда мы с Сергеем входили в мою квартиру. Даже не в квартиру – квартира, это то, что у нормальных людей. В мою среду обитания, в которой у меня такой же бардак, как и в голове. Так, что если случится землетрясение, я замечу его результаты не раньше, чем через неделю.

В принципе, я мог бы получить какое-нибудь подвальное помещение из нежилого фонда под мастерскую. Даже больше того, однажды получил, но как только я с друзьями привел его в какой-то вид, оказалось, что оно необходимо ЖЭКу. Я повозмущался, а потом плюнул на это. Все равно, в мастерской нужно жить – не бежать же в соседний квартал, если в полночь голову придет мысль сделать один мазок кистью.

Дело в том, что у нас пруд пруди людьми умеющими рисовать – кстати, у меня самого по рисунку всегда была тройка. «Отлично» у меня было по композиции – только никто из этих людей никогда не станет художником, потому, что ничто не заставит их встать ночью для того, что бы провести новую линию.

Это не значит, что остальные люди хуже нас, просто у нас есть крест – то, что заставляет нас проводить линии. И сомневаться в том, что мы делаем это правильно.

На заре нашей постбольшевистской православизации, один новоиспеченный православий сказал мне:

– Креститься тебе надо.

– У меня уже есть один крест.

– Какой?

– Сомнения…

Сомнения, это оценка расхождения между целью и результатом.

В определенном смысле, именно мое сомнение мне позвонило на мобильный телефон «Моторола», подаренный мне моим старшим сыном.

И, кстати, учившимся с этим сомнением в одном классе.

И совсем недавно.

– Ау, – сказал я в трубку, – В том смысле, что – алле, малышенька.

– Ты где?

– Я только что вошел домой.

– Я скоро зайду. Можно?

– Я всегда тебя жду, но что случилось?

– Узнаешь первым…

«Этого нам только не хватало,» – легкий холодок прошел по моей душе, если душа находится где-то под ребрами. А сын смотрел на меня, и в его взгляде отражалось сожаление обо всех тщетах моего бессмысленно постаревшего, но так и не повзрослевшего поколения.

Что я мог ему сказать? Ведь гармония это всего лишь равновесие между желанием и возможностью. А малышка – она просто перепутала меня с кем-то, кто должен был быть на моем месте. Не сын глуп – у меня не хватает слов, для того, чтобы объяснить все это. Не только ему, но и себе.

– Как твое здоровье, пап? – спросил Сергей.

– Да, знаешь, что-то спина стала побаливать, – в моем голосе все-таки появились оправдательные нотки, словно вот болит, но я не виноват, – Надо заглянуть к врачу.

– Загляни лучше в «Свидетельство о рождении». И в ее, между прочим, тоже… Малышенька…

Мы еще поговорили с сыном, и я, кажется, спросил его о том, откуда он знает про малышку, а Сергей ответил что-то вроде: «Москва – город провинциальный. Все, все, про всех знают, но ничем не интересуются. Ведь у нас даже любопытство особого рода. Оно строится на безразличии,» – но в это время постучали в дверь.

Вообще интересно, двери существуют для того, чтобы в них входить или для того, чтобы в них стучаться?..

Провинциальность нашего городка заключается еще и в том, что по подъездам ходят всевозможные проходимцы, и предлагают черт знает что. Кто-то итальянские кожаные куртки из Белоруссии, кто-то – стаканы из хрустального Гуся. Эти оказались свидетелями Иеговы – самыми наглыми представителями просящего племени:

– Мы хотим предложить вам книгу о той жизни, в которой нет ни жадности, ни зависти, о жизни, в которой нет места обману и лени, честолюбию и подлости, жизни, в которой каждый имеет то, что заслужил.

– Я уже читал эту книгу, – проговорил мой сын, – Она называется «Робинзон Крузо»…

Удивительная вещь – говорят, что очень легко любить человечество, но очень трудно любить человека. У меня получается наоборот – люблю очень многих совершенно реальных людей, но совсем не люблю человечества.

Я, вообще не могу огульно любить людей.

И не верю тем, кто говорит, что умеет это делать.

Огульная любовь, по-моему, это призрение к порядочности путем уравниловки.

Вошедшие в мой дом, вообще совершили умопомрачительный прыжок из реальности – они любили нечто, связанное с людьми, при этом не любя ни людей, ни человечества, и оттого их лестница любви рушилась в самых неожиданных местах. Это было видно по тому, как они глядели на моего сына.

И еще, они явно не задумывались над тем, что снобизм каждого поколения заключается в том, что оно уверено, что конец света придет именно на него.

На пророков я смотрю с большой тоской – незваная гостья заговорила с Сергеем вымученной скороговоркой:

– Наступит время, когда тени ваших самых мерзких и зловещих предков восстанут из гробниц, и вы начнете встречать их на улицах.

– Это время уже наступило, – пожал плечами мой сын, – И я встречаю тени зловещих предков у памятника Ленину на Октябрьской, каждый год первого мая и седьмого ноября…

Этих ребят уже не так легко смутить божьей карой, как нас, православствующих безбожников, хотя я и не знаю – хорошо это, или плохо. А «свидетельница» верещала: